И теперь, глядя, как десятки пуль вонзаются в джип, глядя, как машина, словно взбесившееся и ослепшее животное, несется вниз по склону холма и останавливается, содрогнувшись в свете фар других машин на Виста-Вэлли-роуд, Брендан чувствовал, как его ярость начинает бить через край. Пассажиры джипа были ранены. Он мог им помочь. Знал, что может. В этом состоял его долг, и не только священнический, но и элементарный человеческий долг. Он не знал толком, как пользоваться своими целительскими способностями, но попытка применить их (в отличие от попытки использовать телекинез) не была чревата каким-то особенным риском. Поэтому он оттолкнулся от «чероки», у которого стоял, пробежал через группу солдат, чье внимание отвлекла драма, разыгрывавшаяся на склоне холма, и понесся к раскуроченному джипу, едва тот замер.

За его спиной раздались крики. Он отчетливо слышал голос Фалкерка, который предупреждал, что по нему откроют огонь.

Брендан бежал, поскальзываясь на снежном одеяле. Он свалился в ложбинку, поднялся, побежал дальше, к истерзанному пулями джипу.

Никто не стрелял, но он чувствовал, что за ним бегут.

Пассажирская дверца джипа, освещенная фарами одной из военных машин, оказалась ближайшей к нему, поэтому первой он открыл ее. Плотный человек лет пятидесяти во флотском полупальто сидел, привалившись к дверце, и теперь упал Брендану на руки. Брендан увидел кровь, но ее было немного. Незнакомец был в сознании, хотя и в опасном предобморочном состоянии, взгляд был мутным. Брендан вытащил его из машины и осторожно положил лицом вверх на занесенную снегом землю.

Подбежавший солдат положил руку на его плечо. Брендан резко развернулся и закричал ему в лицо:

— Убирайся вон, сумасшедший сукин сын! Я его исцелю! Исцелю!

После этого он выкрикнул проклятие, такое злобное, яростное и грязное, что сам удивился. Он и не знал, что способен так браниться. Солдат, мгновенно пришедший в ярость, замахнулся автоматом, намереваясь ударить Брендана прикладом в лицо.

— Постой! — Фалкерк остановил занесенную для удара руку. Полковник подошел к Брендану и посмотрел на него глазами, похожими на полированный кремень. — Давай. Я хочу увидеть это. Хочу увидеть, как ты изобличишь себя на моих глазах.

— Изобличу? Вы о чем?

— Давай, — сказал полковник.

Брендан не стал ждать других понуканий, опустился на колени рядом с раненым, распахнул на нем полупальто. Кровь просачивалась через свитер в двух местах: ниже левого плеча и справа, в двух-трех дюймах над талией. Он закатал вверх свитер, разорвал рубашку и первым делом приложил руки к ране на животе, потому что она казалась самой серьезной. Он не знал, что делать дальше, не мог вспомнить, что думал или чувствовал, когда исцелял Эмми и Уинтона. Что привело в действие его целительские способности? Он стоял на коленях в снегу, чувствуя, как кровь незнакомца сочится между его пальцами, остро осознавая, что из человека уходит жизнь, но не понимал, как направить на исцеление свои чудесные способности, а они были в нем, он знал. Недовольство собой снова переполнило его и перешло в злость, а та — в ярость на свое бессилие и свою глупость, на несправедливость смерти, этой смерти в особенности и всякой смерти вообще…