Она бы не поверила, если бы ей сказали это в момент, когда это происходило, но Рикке должна была признать: ей нравилось, когда на нее наезжали. У нее была куча практики, и это всегда выявляло в ней лучшие, упрямые черты. Рикке-Заноза – все любили эту девчонку. Быстрые мозги, острый язычок; даже когда все шансы против нее, это играет ей на руку.

И наоборот, у нее всегда начинались проблемы, когда люди принимались просить, пресмыкаться перед ней, умолять; это всегда делало ее слабой и нервозной. Склизкая Рикке – кому она вообще нужна?.. Проблема только в том, что, сидя на Скарлинговом троне, она гораздо чаще сталкивалась с упрашиваниями, чем с наездами.

– Прошу тебя! – Фермер дошел до того, что аж упал на колени, артист хренов, крутя в руках шапку. – Я полностью в твоей власти!

В том-то и проблема. Она могла отослать его домой, насыпав ему с собой коробку серебра. Или могла отослать домой его голову, а остальное оставить себе. Все в ее руках.

Она сощурила единственный глаз, который мог что-нибудь видеть, в надежде, что ему удастся проникнуть сквозь кожу фермера и увидеть правду. Что он – бедный честный бедолага с больной женой и двенадцатью голодными ребятишками. Или что он алчный лжец, у которого под грязной рубашкой скрывается шелковая сорочка, а в амбаре закопаны горшки с золотом.

Однако Долгий Взгляд отказывался раскрываться, и в любом случае ответом, скорее всего, было бы «ни то, ни другое, но нечто посередине», как это всегда бывает с ответами. Времена были тяжелые, и она, конечно, могла выжать из него еще немного, но это было бы больно. Больно ему и больно ей. Ему, конечно, было бы больнее – но его-то выжмут только один раз, сегодня! Между тем как перед замком Скарлинга стояла целая очередь таких вот крутильщиков шапок, готовых упасть на колени при первом удобном случае. Если она проявит мягкость к одному, ей придется быть мягкой со всеми. А мягкость может принести приятные чувства один раз, но в конечном счете от нее только хуже. Причем всем.

– Хм-м, – протянула она. – Хм-м-м…

И все это время за ней следили из клетки водянистые глаза Стура мать-его Сумрака, этого прирожденного тирана, словно говоря: «А вот меня бы никто не мог упрекнуть в чрезмерном милосердии».

Отец Рикке наловчился быть вождем настолько легким, что люди даже не замечали, что их ведут. Слушал больше, чем говорил. Люди кивали на каждое его слово, словно никогда не слышали ничего мудрее, даже если он всего-навсего извинялся, что должен отойти поссать. Сидел на своей скамье, накинув на плечи старую овчину и подперев подбородок кулаком… Она тоже пыталась сидеть в такой позе, но на Скарлинговом троне это не работало: в итоге она начинала елозить, и людям могло показаться, что это место не по ней. Ее отец с годами заслужил всеобщее уважение. Но у Рикке не было многих лет в запасе. К тому же порой ей казалось, что там, где люди прощают ошибки мужчине, женщине их еще долго припоминают впоследствии.