— У Лиама саван с собой, — обратилась она к Сэл.
— Отлично, забирай его и ступай за артефактом. Я тут останусь — полагаю, эта магия тебе не навредит.
Грейс кисло улыбнулась.
— Ты вроде бы говорила, что мне придется кого-то дубасить.
— Мы не знаем, что в этой лавке, Грейс. Может, один дохленький артефакт, но мне плохо верится в то, что такое замедление времени он создает сам по себе. В подобных штуковинах за рулем должен быть водитель, верно?
— А если и я застряну во временно́м пузыре?
— Не застрянешь.
С доверчивостью, вызвавшей у Сэл легкие угрызения совести, Грейс вбежала в переулок — и тут же исчезла.
***
Грейс отлично знала, что такое боль. Ощущала ее едва ли не задним числом, считая ее естественной частью своей новой карьеры, — как боль во время менструации была естественной частью ее подростковой жизни. Свеча все изменила в одну ночь. Дырки от пуль, ножевые ранения, кислота и когти демонов, ноги, переломанные Пожирателями Торнадо. Боль стала неотъемлемой частью ее существа.
А тут — азарт. Это что-то новенькое. Стоило Грейс пересечь незримую границу временно́го пузыря, как мир замедлился, почти остановился, она же осталась собой. Грейс чувствовала противоречивое магическое воздействие на ход времени, как чувствовала его в Дельфах. Артефакт наверняка воспринимает ее как досадную песчинку в начатом им процессе медленного, но тотального захвата города — Грейс и ее проклятие, приковывающее ее к каждой секунде. Едва ли не впервые в жизни она столкнулась с магией, которая ее не напугала и не заставила ринуться в драку — эта магия ее окрылила.
Вот только Грейс не собиралась становиться Икаром. Она подбежала к коллегам и помахала рукой перед лицом у Артуро.
— Ку-ку? Слышишь меня? — спросила она.
Он лежал на земле, было видно, что ему больно и противно. Грейс почувствовала укол в сердце, увидев седину в его когда-то иссиня-черной шевелюре. Подумала, не приподнять ли его, — но если он крайне замедлен (или она крайне ускорена), она одним прикосновением может переломать ему кости. Грейс аккуратно перешагнула через Менчу, вытащила саван из рюкзака Лиама и, бросив еще один взгляд на замерших коллег, вошла в лавку.
Изнутри та напоминала то ли свалку, то ли гнездо — и уютно, и захламлено одновременно: детали часов, инструменты, множество часовых механизмов на стенах. Вдоль стен — ящички и коробочки, некоторые открыты, к некоторым пришпилен номер заказа. Тут было бы темно, если бы воздух не пронизывали золотистые потоки света, которые, подобно гимнастической ленте, колебались в воздухе. Одни струились стремительно, другие едва шевелились. Все исходили из общей точки: от артефакта — какого-то часового инструмента, тисками прикрепленного к рабочему столу.