«Холоп отзывается на то имя, которое указано в его документах, — заметил Фу. — Если молодая баронесса персонально для вас станет звать девицу иначе — в какой-то момент может запутаться и не отдать вовремя верный приказ. В критической ситуации сие недопустимо».

«Но имя в документах — его можно будет потом поменять?»

«Разумеется, сударь».

«А вот скажите…»

Я хотел было снова поднять тему снятия с Каратовой печати — конечно же, не теперь, потом, после нашего возвращения — и Светкиных шансов вновь обрести себя, но в этот момент в начале вагона — как раз там, куда ушли Воронцова с Муравьевой — что-то гулко громыхнуло. Я вскочил на ноги и увидел, как распахивается дверь тамбура. Секунда — и из-за той вывалились Милана с Машей, причем длинноножка почти волокла молодую графиню на себе.

— Что случилось?! — метнулась к ним фон Ливен.

Я отстал от нее разве что на шаг.

— Что, что… Центаврус, — процедила сквозь стиснутые зубы Воронцова. — Точнее, верхняя его половина. Она… Он прятался в туалете.

Я поспешно выхватил револьвер и протиснулся мимо девиц к тамбуру:

— Где он?!

— Уже в Пустоте, — бросила через плечо Муравьева. — Милана с ним расправилась… Туалета, правда, в нашем вагоне тоже больше нет.

— Молодец! — облегченно выдохнул я, не спеша, впрочем, прятать оружие в кобуру.

— Не молодец, — угрюмо покачала головой молодая графиня. — Он достал меня первым. Я совсем не чувствую левой руки… — та у нее и впрямь безвольно болталась — в отличие от правой, которой Воронцова тяжело опиралась на спутницу. — И главное — не ощущаю перстня!

— Не переживай, он на месте, — поспешил успокоить ее я — обе печатки, и фамильная, и гоночная, по-прежнему красовались у Миланы на бледных пальцах.

— Что толку?! Контакта со Слепком нет! Перстень меня больше не маскирует. Для духов я теперь никакая не загадка — обычный человек!

* * *

«Они уже знают, — встревоженно выговорил Фу. — Духи в соседних вагонах — чувствуют чужака».