– Ты можешь рассказать мне, – заверил он. – Мы уже многим поделились, не нужно останавливаться сейчас.

Ларкира прерывисто вздохнула, отводя взгляд в сторону.

– Мне всегда было трудно контролировать свои дары, ведь они напрямую связаны с моим голосом. Будучи ребенком, я не понимала, как можно разделить голос и магию. Если я плакала, то же самое делал и мой дар; если смеялась, мои силы вторили этому звуку, но была ли я счастлива или печальна, мой дар всегда причинял боль. Поскольку я постоянно видела, как, всего лишь открыв рот, причиняю боль другим, даже своей семье и друзьям, я очень долго не разговаривала, – призналась она. – Потребовалось – и все еще требуется – утомительное количество дисциплины, чтобы правильно управлять своей магией. Мне кажется, что из-за этого я никогда не смогу быть по-настоящему свободной. И… ну, меня это злит. Я должна всегда сохранять спокойствие, даже не могу как следует разозлиться, потому что боюсь последствий, которые могут случиться, если что-то вылетит из моего рта в таком состоянии. Могу предположить, что кража этих предметов…

– Дарит тебе чувство свободы. И так ты не причиняешь физического вреда другим, – закончил Дариус, его душа болела от ее слов, ведь теперь он отлично понимал Ларкиру. Ибо он слишком хорошо знал, каково это – быть пойманным в ловушку собственной потребностью в контроле. И пытаться найти пусть и недолгую, но передышку.

– Да, – сказала Ларкира, ее голубые глаза блестели под маской.

Дариус сжал ее руку.

– Но ты должна знать, что твой контроль победил. Ибо магия, которую ты мне показала, была совсем не болезненной, или ты забыла, что исцелила?

– Но я причинила тебе боль, когда ты проснулся. Я…

– Возможно, вначале, – перебил он. – Но теперь… теперь ты напомнила мне, что не все прикосновения пронизаны болью. – Когда Дариус озвучил эту мысль, волна шока пронзила его, и в тот же момент бремя упало с его плеч.

Дыхание Ларкиры участилось, вторя его бьющемуся сердцу. Она находилась очень близко, согревая его своим теплом. Дариусу захотелось снять с девушки маску, взглянуть на ее полные губы и провести рукой по нежной щеке.

– Мне жаль, – сказала Ларкира через мгновение.

– Почему? – спросил Дариус.

– Что тебе вообще понадобилось такое напоминание.

А потом со стороны входа в грот донеслось эхо еле слышного бормотания, и Ларкира встала, оставив после себя только холод.

Дариус повернулся и увидел, как две фигуры, обе в накидках и золотых масках, идентичных той, что носила Ларкира, вошли внутрь. За ними шел элегантно одетый мужчина в серебряной маске, а также четвертое существо, которое не нуждалось ни в представлении, ни в маскировке. Высокая Ачак двигалась позади троицы, ее бритая голова едва проходила под входом в грот. Фиолетовые глаза древней остановились на нем, несомненно, оценивая больше, чем то, что было выставлено на всеобщее обозрение. Дариус отогнал дурман, оставшийся от момента, который они с Ларкирой недавно разделили.