Отпустило меня. Подвал. Или цокольный этаж. Сводчатый потолок. Девочка-радистка кричит в трубку, срывая голос. Помехи? Бывает. Да и грохот стоит такой, что ружейно-пулемётной трескотни не слыхать. Только гул мощных взрывов. У девочки две трубки. Слушает одну, кричит в другую. Коммутатор?

Смотрю на свои руки. Кожа и кости. Как можно так быстро настолько отощать? Диета, говоришь?

Но чувствую себя нормально. Тошнит только и слабость. Усиленно набиваю желудок. Еда проваливается как в колодец. Насыщения не происходит. Еда – кончилась. Голод – нет. Пью воду. Вспоминаю, что пил кровь немца, как вампир. Меня выворачивает обратно. Сплёвываю. Напрасная потеря провианта. Что на меня нашло тогда? Блин! Не прощу себе!

Маугли смотрит на меня огромными глазами.

Вздыхаю. Какой пример показываю молодёжи? Как зверь взбесившийся – людей рвал, кровь пил. Хорошо хоть не ел их. Тогда вообще только стреляться.

– Ты чего тут? – спрашиваю Маугли. Как будто он мне ответит. Смотрит, как пёс – преданными глазами. Не место на передовой детям. Ага, а не я ли послал его провести группу бойцов в самую глубокую… корму?

– Как прошло? – спрашиваю.

Кивает.

– Много потеряли?

Мотает головой. Показывает два пальца. Поговорил. Как воды напился. Везёт мне! Сначала – Немтырь. Потом – болтун. Теперь – опять немтырь. Только этот вообще немтырь. На пальцах всё.

Грязными, окровавленными пальцами лезу ему в рот, достаю язык. Есть язык!

– Чё молчишь тогда? – спрашиваю плюющегося Маугли.

Психологическая травма? Это лечат? Должны лечить. Есть же здесь психологи. Судя по «Мастеру и Маргарите» – довольно сообразительные. Вылечат. Душевная травма. Родителей убили. Бывает. Война. На войне обычно людей убивают. Для этого их и начинают. Войны.

Война, кстати! Бой идёт. Надо идти. Моя винтовка сегодня пригодится. А стрелять – я научился. Дело нехитрое. Стрелять – легко. Людей убивать – тоже легко. Жить после этого – сложно. Да, Маугли? Так и ходит за мной хвостиком. Но молодец! К стенам жмётся, в проломы стен не отсвечивает.

Вскарабкиваюсь по разбитым лестничным пролётам на самый верх. Спрашиваю про снайпера. Узнаю, что сам же его и расчленил с особой жестокостью. Вместе с винтовкой. На много мелких снайперят. Обидно. Винтовку жалко. Я бы её на стену повесил и бронзовую табличку. И голову снайпера. Как люди рога оленей вешают. Тьфу. Чушь какая!

Надо делом заняться. Боевой работой. А то лезет всякое в пустую голову.

А куда это ты так бежишь? От снайпера бегать – умереть уставшим. Ловкий? Ладно, всё одно помрёшь. Три патрона – жалко. А вот ты и попался! Не надо так долго разглядывать наш дом. От этого дополнительные вентиляционные отверстия в черепе появляются. Не знал? Теперь запомнишь. Навсегда. Ах, какие красавцы! Что, думаете, не попаду? Или вас щит вашей пушечки спасёт? Вот тебя не спас. А этот везучий! Левее ушло. Ветер дунул? Бывает. А ты зачем так ногу выставил? Дорогой, у меня глаза «неверные»! Я тебя насквозь вижу! Ха! Как он завалился! А вот ты! Руками машешь? Думаешь, каску напялил, балахон – так я тебя не узнаю? Я вас «фонов», «херр-майоров» – по полёту вижу. На тебе пульку! На ещё! Я не жадный. Вот и ещё. Рыцарь, говоришь? Белокурая бестия? Прусский аристократ? Что, не машется? А как ваши снайпера наших бестолковых отстреливали? Как специально – синие штаны, другой цвет и материал формы, фуражки, «галки» на рукавах! Забыли, что сейчас не времена Кутузова и Багратиона? Это тогда за сотню шагов хрен попадёшь. Сейчас и за два километра можно попасть, если навык есть. А пуля убойные свойства сохраняет вообще чуть ли не четыре километра.