– Так то же немцы! Ты сам говоришь – зверолюди-нехристи.

– А они от этого не люди? – покачал я пальцем «ни-ни-ни» перед носом Прохора. – Озверели, да, нехристи, а кто ж они? Убивать их за это? Может, и всех узбеков, арабов разных – порежем – тоже нехристи же? Мусульмане же. Всё одно грех. Или наших учёных и коммунистов – к стенке. Тоже атеисты, нехристи. Каждый волен верить в то, на что хватит сил. И зло чинить за то нельзя. Немцев мы убиваем не за то ведь.

– Сам сказал.

– Это я сказал не в вину им, а охарактеризовав двумя словами всю ситуацию. Можно иначе – в бою, озверевшие в горячке битвы европейцы выбили мне глаза и ранили в спину. Как короче? А дедуля меня правильно понял, так, отец? – спросил я старика, потом добавил: – Но, отец, я сознательно выбрал этот Путь. И пройду по нему – до предела.

– Оттого лишён ты очей и ног, за Путь, что ты выбрал, – ответил старик, горестно вздохнул.

– А каким путём идти надо было? – спросил Прохор.

– Постижения Бога, накопления Духа Святого, самосовершенствования, – ответил я.

Прохор захлопнул рот, а старик усмехнулся:

– Многое постиг ты, Многодушный!

– Видал, Прохор, как он меня красиво шизофреником обозвал? Надо запомнить. Многодушный! Многоликий Анус. Или Янус? Не помню. Так, отец, поэтому мне не видать Даши?

– Пути ваши разошлись так, что находиться вам рядом невмочь.

– Так даже? А прошлый раз разве я был менее кровавым?

– Тогда ты был Беспутный.

– А как стал Путёвым, так сразу – абонент не абонент. Да? Путёвый, путеец, странник. Да, Судьба. Так ты, отец, как глашатый пришёл? Тебе рядом с таким демоном, как я – вмочь? Не будет корёжить?

– Вмочь, вмочь. Я тоже не ангел. Пришлось полиходействовать. Нет, я не глашатый. И не оглашенный. Я помогу твоим детям дом построить. Негоже дитю в темнице кащеевой жить.

– Детям? Дом? – усмехнулся я. – Нет у меня детей. И не будет уже.

– Мне детям твоим надо терема строить, – упрямится дед.

Махнул рукой – пусть так! С тоской посмотрел в заснеженную даль, вздохнул, пошёл к машине. Так мне обидно, так тоскливо, так грустно! Постиг меня облом-обломище! И правильно – ишь, губу раскатал. Губозакаточный карандаш возьми из планшета Кельша. Думал, что всегда тебя будут на ноги ставить? Нет. Раз, два – дальше сам. Живи, мучайся.

Объятый тоской, не заметил, что старик самостоятельно залез в кузов, угнездился, ёрзая задом, весело обратился к Кельшу:

– Ну, здравствуй, опричник!