— Держу пари, струна у тебя лопнула из-за этой маленькой пухленькой принцессы, — предположил Мишель. — Надела тысячу серебряных юбок, а у самой небось месячные…
Месье Гупийе в гневе стукнул по полу дирижерской тростью:
— Довольно, Мишель! Вы успели побогохульствовать, оскорбить короля и наговорить непристойностей, и все это за какую-нибудь минуту. Да еще при девице, учительнице арифметики господина Скарлатти!
— Прощу прощения, мамзель.
Альтист Мишель поклонился ей и сосредоточился на бокале вина и куске хлеба с сыром.
— Что вам угодно, мадемуазель де ла Круа? — спросил месье Гупийе. — Зачем вы пришли? Просить, чтобы вас избавили от обязанности сочинять кантату в честь его величества?
— Она завершена, — проговорила Мари-Жозеф.
Она почти не слышала месье Гупийе, потому что слух ее всецело был поглощен игрой Доменико. Когда он играл, музыка звучала совершенно так же, как в ее воображении.
Месье Гупийе подождал. Не получив ни ответа, ни нот, он снова стукнул по полу дирижерской тростью. Мари-Жозеф испуганно вздрогнула, мгновенно вернувшись из мира фантазии в реальность.
— Немедленно дайте мне партитуру! — потребовал он.
— Но Доменико…
И тут она замолчала, пораженная до глубины души. Партитура лежала рядом, на стуле Доменико; он играл по памяти.
Мари-Жозеф неохотно протянула месье Гупийе ноты. Он подержал партитуру в руке, явно удивляясь объему, и быстро пролистал.
— Это что еще такое? Опера? Вы что же, думаете, будто вы — мадемуазель де ла Герр? Вы — дилетантка, женщина — приносите мне оперу и думаете, что я буду ею дирижировать? Бездарно! Безнадежно!
Он попытался разорвать стопку листов пополам, но она оказалась слишком толстой; рука у него соскользнула, и он разодрал лишь первые пять страниц. Он вцепился в них обеими руками, словно пес, терзающий крысу, и с остервенением швырнул покалеченную партитуру на пол. Листы нотной бумаги разлетелись по блестящему паркету.
— Сударь! — Она наклонилась и стала собирать разорванные, помятые листы.
— Вопиющая бездарность! Это ужасно! — Он махнул дирижерской тростью в сторону Доменико. — Неужели вы думаете, что можете сравниться с непревзойденным синьором Алессандро Скарлатти!
Плечи у Доменико затряслись от смеха, но руки на клавишах не дрогнули: он так и играл пьесу, которую месье Гупийе счел произведением его отца.
— Синьор Скарлатти восхищался ею!
— А как же иначе? Он же