Ив бросил взгляд на Мари-Жозеф, но она явно не могла расслышать то, что он собирался произнести. Может быть, она никогда не простит ему выбора, который он сделал.

— Ваше величество, ваше святейшество, — прошептал он, стараясь, чтобы никто не подслушал, — я установил, для чего служит странный орган русалки. Его назначение именно таково… как вы надеялись.

Его величество остался безучастным — этому научил его пятидесятилетний опыт царствования. Иннокентий же встревожился.

— Кузен, — обратился он к Людовику, — подумайте дважды. Если это правда, то какого решения ожидает от нас Господь? Морскую тварь должна исследовать Церковь. Передайте ее мне.

— Я подумаю об этом, — сказал его величество. — Пожалуйста, месье де Кретьен.

Ив поднялся и встретил взгляд ясных серых глаз графа Люсьена, исполненный такого презрения, что не могло быть сомнений: он распознал ложь.

Ив отвернулся. Граф Люсьен никак не мог ему помешать, ведь он знал о натурфилософии не больше, чем остальные придворные, и не в силах был его разоблачить.

Граф Люсьен подал его величеству плоскую квадратную шкатулку экзотического дерева, инкрустированную перламутром. Его величество открыл ее: внутри, на черном бархате, покоился золотой диск, изображающий его величество в римских доспехах, верхом, без седла, на боевом скакуне, с развевающимися по ветру волосами. Его величество вынул медаль из шкатулки, и она под действием собственной тяжести повернулась на крупно набранной цепочке, открывая на реверсе запечатленную Мари-Жозеф рельефную русалку, радостно резвящуюся в волнах.

Ив осознал, что совершил.

Колени его подогнулись, и он чуть было не упал. Схватившись за борт экипажа, он с трудом удержался на ногах. Он попытался поднять голову. Задыхаясь, не в силах оторвать взгляд от земли и от сверкающих спиц, он думал: «Лучше броситься под колеса. Как мне искупить собственную ложь, если не низвергшись в ад? Тогда мне не придется смотреть в глаза Мари-Жозеф и каяться за содеянное, не придется слышать последний крик русалки, не придется увидеть разочарование его величества, которое неизбежно постигнет его на смертном одре…»

Его величество надел медаль ему на шею. По толпе зрителей прокатился шепот одобрения. Ив наконец поднял голову, и по щекам его заструились слезы. Его величество улыбнулся.

— Вы обнаруживаете истинную скромность и похвальную чувствительность, отец де ла Круа, — произнес он. — Прошу вас, присоединитесь ко мне.

Ив сел в экипаж, ощущая невероятную слабость, словно сраженный тропической лихорадкой. Сидя рядом с королем, он плакал и отирал рукавом слезы, едва удерживаясь, чтобы не броситься ему в ноги, не признаться в обмане и не погубить себя и русалку.