Когда у людей голод, почему некоторые из них не вызовутся добровольцами на убой – чтобы остальные поели и выжили? Я не мог этого понять, ведь на Марсе такое поведение самоочевидно, там отдать свое тело братьям – почетное право. Я не понимал, почему здесь так ценят детей. На Марсе двух наших девочек выкинули бы за дверь, выживут так выживут, умрут так умрут – и девять из десяти нимф погибают в первый же год. Моя логика была верна, но я ошибался в исходных данных – здесь конкурируют не дети, а взрослые. На Марсе взрослые никогда не конкурируют, отбор происходит в детстве. Конкуренция и отбор могут осуществляться разными способами, но совсем без них нельзя, иначе раса деградирует. А я пытался устранить конкуренцию, полностью. Грубая ошибка, но дело даже не в этом; последнее время я начал грокать, что люди такого не допустят, ни при каких условиях.

В комнату заглянул Дюк:

– Майк? Ты наблюдаешь, что творится снаружи? У гостиницы собирается толпа.

– Я знаю, – кивнул Майк. – Скажи остальным, что ждание еще не преполнилось. – Он снова повернулся к Джубалу. – «Ты еси Бог». Это не благая весть, вселяющая радость и надежду. Это вызов – бесстрашное, безоговорочное принятие личной ответственности за все. Но мне редко удается донести эту мысль до людей. Очень немногие – только те, кто сейчас здесь, с нами, – сумели понять меня, приняли как сладкое, так и горькое, испили его до дна, грокнули. Другие – сотни и тысячи других – либо упорно воспринимали безжалостную истину, что Они суть Бог, как некий приз без соревнования, «обращение», либо столь же упорно ее игнорировали. Что бы я ни говорил, эти последние продолжали считать Бога чем-то внеположным себе. Кем-то таким, кто страстно мечтает прижать к своей груди каждого ленивого тупицу, дать ему покой и блаженство. Они не хотели, а может, и не могли уяснить себе, что никто ничего за них не сделает, что им придется самим прилагать усилия – и что все их беды и невзгоды суть дело их собственных рук.

Майк безнадежно покачал головой:

– Число моих неудач настолько превосходит число успехов, что поневоле возникает вопрос, а не покажет ли гроканье во всей полноте, что я встал на ложный путь – что эта раса должна быть разобщенной, что люди должны ненавидеть друг друга, быть несчастными, постоянно воевать, и не только с другими людьми, но и с самими собой, для того чтобы удалять из своих рядов слабейших, без чего не может существовать ни одна раса. Ответь мне на этот вопрос, Отец. Ты должен мне сказать.

– Майк, да какого хрена ты уверовал в мою непогрешимость!