– Иду к вам, предки мои! Зачтите смерть мою во искупление позора!

Свечение охватило алтарь. Я даже испугался пожара. Но нет, свет был холодным, синеватым. Сполохи перебрались в стенную нишу, заплясали на статуэтках божеств. Ансэй замер – похоже, мое оцепенение передалось ему. Острие меча дрожало, едва касаясь кожи, не в силах продвинуться ни на палец.

Женщина, одетая в мужской костюм для верховой езды, вышла из колеблющихся языков огня. Лицо Масако сияло ярче, чем алтарное свечение: то было мертвенным, лицо же я назвал бы живым, даже зная, что Масако давным-давно мертва. Медленно, не касаясь ногами пола, женщина подплыла к праправнуку. Не обращая внимания на меч, качнулась вперед, наклонилась – и поцеловала Ансэя в лоб, мокрый от пота.

Иной, кроваво-красный свет заструился с клинка.

Бок о бок с Масако соткался самурай с длинным мечом за поясом. Это был тот меч, которым доблестный Киннай бился с разбойниками; второй его меч находился в руках потомка, служа Киннаю жилищем и тюрьмой. Не говоря ни слова, самурай забрал оружие у праправнука, действуя так, словно и не предполагал возможности сопротивления.

По-прежнему в молчании, женщина и мужчина вернулись к алтарю. Меч погрузился в ножны, Киннай возвратил его на подставку. После паузы, показавшейся мне вечностью, он перенес на подставку и нож Масако, разместив его строго под мечом. Так обычно лежат большой и малый мечи, друг под другом. Другое дело, что ножу не хватало длины, и Киннай, улыбнувшись, просто положил его на основание подставки.

Не знаю, действительно ли я видел воинов в доспехах: ряды их встали по обе стороны алтаря, уходя в мерцающий туман. Допускаю, что воинов родило мое разыгравшееся воображение. Но бога у стенной ниши я видел вне всяких сомнений. Маленький, узкоплечий, обутый в соломенные сандалии, с головой, повязанной красным платком, беззащитный, если судить по внешности, Дзидзо смеялся. Справедливый судья, заступник грешников после смерти, он глядел на чету призраков так, будто видел двух детей, нуждавшихся в защите. Лицо бога выражало совершенное, не омраченное даже тенью беспокойства счастье – думаю, ничего подобного я не увижу до самой смерти.

«Дед умер, – почудился мне тихий голос, – отец умер, сын умер, внук умер…»

Благопожелание. Естественный ход жизни.

Я упустил момент, когда они ушли: Масако и Киннай. А может быть, они остались, просто я их больше не видел. У меня нет доказательств ни того, ни другого. А что значит работа дознавателя без доказательств?

Ветер в ладонях.

– С вами все в порядке, Ансэй-сан? – спросил я. – Надеюсь, вы не порезались?