Муж и жена

Погасли светильники. Умолкли музыканты. Ушли актеры. Все, что было рождено моим воображением, исчезло, но спектакль продолжался, разрастаясь во времени и пространстве. Почему? Потому что они жили на самом деле, Киннай и Масако, и даже боги, явись они сюда, уже ничего не могли изменить в их судьбе.

Я восхищаюсь вами, Масако-ками. Слышите? Я называю вас ками, как зовут божеств и духов предков, кем вы, вне сомнений, являетесь. От рождения и до конца жизни вы были дочерью самурая, женой самурая, истинным воплощением долга и послушания. Вам велели покончить с собой? Вы подчинились. Усыпили бдительность клана, согласившись на все, даже на смерть, безропотно приняли и позор, которого не было, и искупление позора, в котором не было нужды.

Семья так и запомнила вас: идеал, образец. Семья проводила вас в иной мир со всеми почестями и церемониями, как супругу верную и отважную, не понаслышке знающую, что такое честь. Никто не поколебал бы клан Хасимото в этом убеждении.

Лишь потом, после смерти, наедине с мужем, вы дали волю гневу, обиде, ярости. Кто поверил бы, что умирая вы мечтали о мести, только о мести и ни о чем другом?! Раскройся ваш муж перед родственниками, доложи о ваших намерениях – ему бы не поверили. Сочли бы умалишенным, неблагодарным мерзавцем, желающим очернить подлинную добродетель.

Ваш муж был разумным человеком. Он промолчал.

Война, сказала мне как-то другая женщина, страстно мечтавшая возродиться мужчиной – путь коварства и обмана. О Масако-ками, вы прекрасно овладели тонким искусством войны! Встали на путь и не сошли с него. Кто бы ни осудил вас, только не я.

Почему морок, насланный вами на Ансэя, коснулся и меня? Только мы двое не носили оберегов из храма То-дзи. Я не принадлежу к клану Хасимото, но я однажды бился острым мечом, как делал это ваш муж, я отнимал жизни и был готов без колебаний отдать свою. Мало кто из обитателей Чистой Земли делал то же самое. Должно быть, это сыграло свою роль. Впрочем, какая разница? Важно другое: способы, какими ваш праправнук, Масако-ками, буйствуя во сне, пытался покончить с собой – все это видел я, запомнил я, испытал я.

Жаровня разбила Ансэю висок подобно рукояти разбойничьего топора. Шнурок амулета, зацепившись за тумбочку, едва не удавил юношу, как едва не удавил меня шнур, подвязывающий рукава кимоно, зацепившись за сук дерева. Чтобы тумбочка удержала вес жертвы, жена Ансэя боролась с ней, как вы, Масако-ками, боролись с насильником. В спальне, куда я пробрался, желая убедиться в подмене амулетов, Ансэй рубил меня мечом, не задумываясь о фуккацу, как делал это его предок, убивая разбойников и знать не зная ни о каком запрете на убийство.