Оказалось, что их встреча с тремя музыкантами на дороге у дома прошлой осенью, во время Праздника Виноградной Лозы, не была простым совпадением.

Напряженно прислушиваясь, стараясь не пропустить ни одного слова, ни одного вытекающего из них смысла, Алаис оценивала свою реакцию и безмерно радовалась, обнаруживая, что не боится. Голос и манеры отца имели к этому непосредственное отношение. И тот простой факт, что он ей все это доверил.

Но другой человек – они называли его Баэрд – сказал Ровиго:

– Если ты действительно решил отправиться с нами в Сенцио, то нам надо найти на побережье место, где можно высадить твою дочь.

– И почему же? – быстро спросила Алаис прежде, чем Ровиго успел ответить. Она почувствовала, как заливается краской, когда все посмотрели на нее. Они находились внизу, под палубой, в тесной каюте отца.

При свете свечей глаза Баэрда казались совсем черными. На вид он был очень жестким, даже опасным человеком, но в его голосе звучали добрые нотки, когда он ответил:

– Потому что я не люблю подвергать людей ненужному риску. То, что мы собираемся делать, опасно. У нас есть причины подвергать себя этой опасности, и помощь твоего отца и его людей, коль он им доверяет, для нас очень важна. Но если поедешь ты, это будет ненужный риск. Звучит разумно?

Алаис заставила себя сохранять спокойствие.

– Только в том случае, если вы считаете меня ребенком, неспособным внести свой вклад. Мне столько же лет, сколько Катриане, и теперь я понимаю, как мне кажется, что здесь происходит. Что вы пытаетесь сделать. Могу лишь сказать, что не меньше вашего стремлюсь к свободе.

– В этом есть доля правды. Мне кажется, она должна поехать с нами. – Примечательно, что это сказала Катриана. – Баэрд, если и правда наступает решающий час, у нас нет права отказывать людям, которые чувствуют то же, что и мы. Нет права требовать, чтобы они забились в свои дома и ждали в неведении, останутся ли они рабами, когда закончится лето.

Баэрд долго смотрел на Катриану, но ничего не ответил. Потом повернулся к Ровиго и махнул рукой, уступая ему решение. Алаис могла разглядеть на лице отца, как тревога и любовь боролись с гордостью за нее. А потом при свете свечей она увидела, что его внутренняя битва закончилась.

– Если мы выберемся из этого живыми, – сказал Ровиго д’Астибар своей дочери, своей жизни, своей радости, – твоя мать меня убьет. Ты это знаешь, не так ли?

– Я постараюсь тебя защитить, – торжественно пообещала Алаис, хотя сердце у нее билось как безумное.

Дело было в их разговоре у борта корабля, Алаис знала это. Точно знала. Они тогда вдвоем смотрели на скалы после шторма в лунном свете.