«Я не знаю, чего именно, – сказала она тогда, – но я хочу большего».

«Я знаю, – ответил ее отец. – Я это знаю. Если бы я мог тебе это дать, все было бы твоим. Весь мир и все звезды Эанны были бы твоими».

Именно из-за этого, потому что он ее любил и говорил серьезно, он позволил ей поехать с ними туда, где мир, который они знали, будет положен на чашу весов.

Из этого путешествия в Сенцио она особенно запомнила две вещи. Однажды утром они вместе с Катрианой стояли у поручней, а корабль плыл на север вдоль побережья Астибара. Одна крохотная деревушка, потом еще одна, и еще одна, крыши домов ярко блестят на солнце, маленькие рыбачьи лодки скачут на волнах между «Морской Девой» и берегом.

– Вон там мой дом, – внезапно сказала Катриана, нарушив молчание. Она говорила так тихо, что только Алаис ее услышала. – А та лодка с голубым парусом принадлежит моему отцу. – Ее голос был странным, пугающе оторванным от смысла ее слов.

– Тогда мы должны остановиться! – настойчиво зашептала Алаис. – Я скажу отцу! Он…

Катриана положила ладонь на ее плечо:

– Еще рано. Я пока не могу с ним встретиться. Потом. После Сенцио. Может быть.

Это было одно воспоминание. Второе, совершенно другое, было о том, как они огибали северную оконечность острова Фарсаро рано утром и увидели корабли Играта и Западной Ладони, стоящие на якоре в гавани. В ожидании войны. Вот тогда она испугалась, так как реальный смысл того, к чему они плыли, дошел до нее при виде этого зрелища, одновременно яркого, многоцветного и мрачного, как серая смерть. Но она взглянула на Катриану, на своего отца, а затем на старого герцога, Сандре, который теперь называл себя Томазом, и на их лицах тоже увидела тени сомнения и тревоги. Только на лице Баэрда, внимательно считавшего корабли, было другое выражение.

Если бы ее заставили придумать название этому выражению, она бы, поколебавшись, сказала, что это было страстное желание.

На следующий день после полудня они прибыли в Сенцио и поставили «Деву» в переполненной гавани. Потом сошли на берег и к вечеру оказались в гостинице, о которой все остальные уже знали. Впятером они вошли в двери таверны, и их окатил поток радости, яркой и внезапной, словно лучи солнца, встающего из-за моря.

Дэвин крепко обнял ее, а потом поцеловал в губы, а затем Алессан, на мгновение явно встревоженный ее присутствием, бросил вопросительный взгляд на ее отца и сделал то же самое. С ними был седой человек с худым лицом по имени Эрлейн, и потом к ним подходило еще много посетителей таверны. Одного звали Наддо, другого Дукас, и с этими двумя был еще слепой старик, имени которого она не уловила. Он передвигался с помощью великолепной трости. На ее ручке была изумительно вырезанная голова орла с такими проницательными глазами, что представлялось, будто они могут компенсировать старику потерю собственных.