Они были жителями Ладони. Ее собственным народом. Но ее народ также умирал в долине, под тяжелыми мечами Империи. Солнце над ее головой было раскаленным клеймом. Небо – слепым, безжалостным куполом.

Она посмотрела на д’Эймона. Они молчали. Потом услышали быстрые приближающиеся шаги. Подбежал Шелто, спотыкаясь и задыхаясь.

– Милорд, – сказал он, падая на колени рядом со стулом Брандина, – нас сильно теснят… в центре и на правом фланге. Левый держится… но еле-еле. Мне приказали… спросить вас, не хотите ли вы, чтобы мы отступили.

И вот это случилось.

«Я ненавижу этого человека, – сказал он ей в последнюю ночь, перед тем как уснул совершенно измученным. – Ненавижу все, за что он борется».

На холме стояла тишина. Дианоре казалось, что она слышит биение собственного сердца благодаря какой-то необычайной чуткости уха, позволяющей различать его даже среди звуков, доносящихся снизу. Как ни странно, шум битвы в долине, казалось, стих. И с каждой секундой становился все слабее.

Брандин встал.

– Нет, – тихо ответил он. – Мы не отступим. Нам некуда отступать, да еще перед барбадиорами. Никогда. – Он мрачно смотрел поверх стоящего на коленях Шелто, словно хотел проникнуть взглядом через отделяющее его от Альберико расстояние и поразить того в самое сердце.

Но теперь в нем поднималось что-то еще. Что-то новое, выходящее за рамки мрачной решимости и вечной гордости. Дианора чувствовала это, но не понимала. Затем он повернулся к ней, и она увидела в глубине его серых глаз такой бездонный колодец боли, какого никогда еще не встречала. Ни у него, ни у других людей за всю свою жизнь. «Жалость, горе и любовь», – сказал он вчера ночью. Что-то происходило; сердце ее бешено билось. Она почувствовала, как у нее задрожали руки.

– Любовь моя, – сказал Брандин. Пробормотал, почти неразборчиво. Она увидела в его глазах смерть, вскрывшийся нарыв утраты, которая почти ослепила его, обнажила его душу. – О любовь моя, – повторил он. – Что они сделали? Смотри, что они заставят меня сделать. О, смотри, что они заставляют меня делать!

– Брандин! – воскликнула Дианора в ужасе, ничего не понимая. Она снова отчаянно разрыдалась. Ей было понятно только то, что он весь превратился в боль открытой раны. Она потянулась к нему, но он ничего не видел и уже отвернулся к востоку, к краю холма и долине под ним.

– Готово, – сказал целитель Ринальдо и убрал руки. Дэвин открыл глаза и посмотрел вниз. Рана закрылась; кровотечение прекратилось. Вид этого вызвал у него легкую тошноту из-за неестественной быстроты исцеления, будто его чувства все еще ожидали обнаружить свежий разрез.