Поблизости стоял покрытый пятнами стол, над которым обычно трудился костоправ, а рядом с ним корзина сухих губок. Заинтригованный, Дитрих наклонился поднять одну из них, но лекарь остановил его:

— Нет-нет, падре! Очень опасно брать. — Его говор, в котором перемешивались французские и итальянские слова, выдавал в нем уроженца Савойи. — Они пропитаны вытяжкой опиума, коры мандрагоры и корней белены; яд может попасть вам на пальцы. Тогда… — Он изобразил, что слюнявит палец, как будто собираясь перелистнуть рукопись. — Вы понимаете? Очень плохо.

Дитрих отпрянул от внезапно оказавшихся зловещими губок.

— Для чего вы их используете?

— Если боль, и такая сильная, что нельзя резать без риска, я смачиваю губки, освобождаю пары и держу под носом у человека — вот так — пока он не заснет. Но… — Лекарь вытянул руку в кулаке, отставив большой палец и мизинец, и помахал ею. — Слишком много fumo,[190] и человек не проснется, так ведь? Но, когда раны особенно ужасны, может, и лучше, если он упокоится в мире, а не в муках, так?

— Можно я взгляну на книгу? — Дитрих указал на фолиант в руках хирурга.

— Э, она называется «Четыре мастера». Описывает самое ценное — опыт древних, сарацин и христиан. Мастера из Салерно составили ее много лет назад — прежде чем сицилийские famigliae[191] убили всех анжуйцев. Эта книга, — добавил он с гордостью, — копия непосредственно с экземпляра мастера, но я уже кое-что в нее добавил.

— Искусная работа, — сказал пастор, возвращая книгу. — Так в Салерно, значит, обучают хирургии?

Савояр засмеялся:

— Черт возьми! Штопать раны — это искусство, а не schola.[192] Ну, в Болонье есть schola, учрежденная Анри из Лукки. Но хирургия — занятие для искусных рук, — лекарь пошевелил пальцами, — а не для смышленых умов.

— Ja, слово «хирург» на греческом означает «ручная работа».

— Oho, да ты ученый, я вижу…

— Я читал Галена, — признался Дитрих, — но то было много…