Так думал Борзеевич, Манька не соглашалась: в каждом человеке было и хорошее, и плохое. У кого-то больше, у кого-то меньше. У вампиров быть хорошими получалось лучше других. На лице написано: «хороший». А если дело разбирать, то у всякого дела есть и хорошая сторона, и плохая. Но сейчас, пожалуй, разобралась бы, и поддержала его. Похохотали, оргию устроили, разошлись и забыли… Младенцы… А ты живи с этими всю жизнь и терпи, пока младенцы пьют твою кровь и вгрызаются в плоть.

Поркой вампира не вылечить, но на младенца у кого рука осмелится?

Когда она смотрела на вампиров в земле, милее их, пожалуй, никого не было. Что нашептали, то и видела на кровлях…

Ну хоть видела!

С головой все в порядке. Мозги довольно быстро перелопатили достаточно весомое количество информации и собрали воедино многие высказывания Борзеевича. И сразу расстроилась.

Опять эта проклятая жизнь!

Может, умрешь через минуту другую, стоило ли назад-то?!

– Мы уж не чаяли дождаться, когда бездонный упырь кровушки напьется. На вот, – Борзеевич протянул руку с кружкой, от которой приятно пахло. – Бульон горяченький, все время на подогреве держу. Из того самого голубя, который поганил отхожим местом Храм Божий! Ну ничего его заразу не берет! И рассекали, и оживляли, и метлой гоняли. Сдается мне, почтовый он, ни дать, ни взять Царица всея государства Мамашке письмецо посылала, да мы проглядели.

– Иии… Мма-а-а… – Манька пошевелила языком. И вдруг почувствовала – отпустило, язык пошел свободно. Наконец-то! Жизнь возвращалась! – Нельзя, Борзеич, живая тварь… Голубь – он голубь мира. И враги, бывает, умные письма посылают…

«Я дома!» – умильные слезы навернулись на глаза. Приятно было снова очутиться под навесом, хоть и на жертвеннике. Хороший навес, так и белье не выгорит под солнцем, и лучшего места, чтобы высушить траву или про запас наготовить веники, не придумаешь. Закостеневшее тело все еще слушалось с трудом. Манька пошевелила пальцами, прислушиваясь к своему состоянию.

Тело было чужим, не родным как будто. Села за руль, а руля нет.

Выходит, и в самом деле умертвил ее Дьявол?

«Брать, не брать?» – покосилась она на бульон, чувствуя, что горячее организму никак бы не повредило.

– Любая тварь за мир, за дружбу… Попить-поесть тоже надо, – настоял Борзеевич, заметив ее колебания. – У нас три голубки гнездо свили, потомству его скидку сделаем. Свои будут, не предатели…

– Бери! – добродушно посоветовал Дьявол, который возник позади Борзеевича, как ни в чем не бывало, будто не расставались, и он не утирал ее кровавые слезы. – Пить, есть разрешаю же!