Да и зачем ей эта встреча? Что бы она им сказала? «Здравствуй, мама, здравствуй, папа. Мама, я вот не утопла, хоть ты и отказалась от меня, послушав наставления нечисти, люди добрые спасли… Папа, не повесилась согласно твоему желанию ради той, на кого ты меня променял. Знаешь ли, живучая оказалась… Грустно, правда?»

Ну а как соблюсти Закон, если двое не могут землю поделить, то и дело передвигая межу? Хуже, если нечисти земля приглянулась… Это у Дьявола все просто, а люди… По себе она знает, ни за что не согласятся жить в мире. Может, у кого-то по-другому, но у нее случилось вот так. Если бы ее ближний хоть чуток остался человеком – но не остался. И полюбовная встреча закончится смертью одного из них. Ее, конечно, кто ж позволит укокошить Его Величество?

И снова боль воткнула в сердце острое жало.

Как больно!

Больно знать…

Вот он – Ад! Только ни Тверди нет, ни твердыни, чтобы достать иглу…

Манька боялась пошевельнуться, что бы не дай Бог не напомнить о себе – ибо не было в этом мире никого слабее. Слабость показывать не хотелось. И не было в мире человека, который захотел бы положить себя рядом, если завтра война. Чем больше усилий она прилагала, тем активнее работало радио, пробивая головы людей, которые становились врагами. Просто так становились, по наитию, глубоко подсознательно. В духовном мире закон был тот же: действие равно противодействию. Так выходило, если смотреть Дьявольскими глазами. Даже Борзеевич, и тот открывался в минуту скорбей: «Я, Маня, существо положительное, но и отрицательное!»

Вроде бы чистый бред, и кто бы поверил? Но бред, утвержденный Законом. И в такие далекие времена, когда сама земля была бредовой идеей. Одна надежда – поквитаться с вампиром. И невольно помолишься, чтобы, не дай Бог, не ожил. Если его не будет, возможно, чужие Боги останутся с нею один на один, и никто не прикроет их со спины…

Радостная встреча получится, или нет, можно было только догадываться. Ему не на что жаловаться. У вампира время было. Богатому проще стать праведником, чем нищему богатым. «Ох, как я жил! Как я жил! – скажет. – Не унижался, не тратил время на ничтоже сумнящихся голодранцев. Болел, радел, судил, рядил…»

«А ты, Маня, – спросит Дьявол, – что можешь про себя сказать?!»

А нечего ей сказать. шастала по лесам да болотам, с железом и опухшей от червяков головой.

Может, прав Дьявол, когда говорит, что терпения ей не хватило подождать, и силы, чтобы принять свою судьбу?

С другой стороны, вот, знает, как нечистью стать, а только одно – жалко себя. И землю. Почему у нее нет такой победной твердости, как у вампиров, чтобы переступить черту, где боль становится любовью, а разрушение – удовольствием? Чего вроде бы проще: нашепчи в ушко: избавься-ка ты от вампирши своей, проткни сердце черное, да найди дорогу к душе своей. И будет голосок голосить с кровли двадцать четыре часа в сутки. Любой мог бы позвать – и полетит душонка по белу свету искать синюю птицу! Да неужто не нашлось бы желающих оргию устроить, сдабривая непотребство сладкими речами? И бери голыми руками бессовестного человека!