– Прекрасно устроились! – опешила Манька. – Я на голой земле сейчас лежу? Посреди темного леса?

– Нет, но мы сила пресная. Пространство на пространстве…

– Это… Меня тоже нет? – ужаснулся Борзеевич, схватившись за голову.

– Ты есть. Но не более, чем знание человеческое. Крашенное, убогое человеческое знание, собранное в одной временной точке в под или над пространством. Ты знаешь немного больше, чем человек, потому что кто-то когда-то знал, догадался, и кому-то передал. Когда знание уходит с земли, ты тоже уже не помнишь, но помнишь, если что-то от тех знаний остается на земле, под землей, в воде и на небе. И немного меньше, потому что не всякое знание – знание. К чему тебе гороскопы помнить? Планеты и звезды движутся сами собой, они не меняют орбиты, чтобы навредить человеку или поднять до небес. Но я могу установить подлое знамение: или зажарю на огне, или прогоню через игольное ушко. Приходите ко мне, будем разбираться… – Дьявол повернулся к Маньке. – Твоя земля не способна записывать информацию о нас, когда она открыта, ты видишь нас сознанием. Кроме изб и Борзеевича, но избы разве что поскрипят половицами, а Борзеевич… у него на кровь аллергия. А остальные – мы Рай, а земля твоя выше ада не поднялась еще. Но мы можем заботиться о твоей земле, оберегать, или заблокировать от внешнего воздействия. Земля твоя – сад в саду, если я рядом. Так что, Маня, мы тебе не помощники. А где я тебе в лесу найду людей или зверей, которым захочется проклясть вампира ради тебя убогой?

– У меня сошли! – подытожила Манька.

– Что сошли? – не понял Дьявол.

– Планеты. Так не бывает. Чтобы все свалилось. Все бедствия. Все планеты с орбит сошли, – объяснила Манька.

– Все бедствия – это когда рук нет, ног нет, глаз нет. Путем могу завалить, – грозно пообещал Дьявол. – Думаешь, начну тебя от Голлема избавлять? Он забор ставит, и день к ночи прикладывает. Обожди, вот уберем его, крутиться будешь, как уж на сковородке. Думаешь, знаешь, что такое быть проклятым? Ты и половины о себе не знаешь! На тебя столько накрутили, а у тебя в ушах один звон был, все каналы в один смешались. Вокруг ужас и сопли, а ты только на доброе смотрела.

– Так может, не убирать его? – засомневалась Манька.

– Маня, он нас всех тут забодает! – вскрикнул испуганно Борзеевич. – Я знаю, Голлем был… вернее, знания о нем где-то сохранились… Это ужас, такой ужас, который никого в живых не оставит! Он… не могу объяснить… ему все равно кого убивать. Ну-ка, пойду-ка я в избе переночую…

Борзеевич торопливо засобирался, взвалил на себя свои вещички и ушел, бросив осуждающий взгляд. Манька промолчала. Но спустя несколько минут, продолжая всхлипывать, засобиралась тоже.