Но Борзеич возвращаться отказался наотрез:

– Маня, а я хотел бы, да не могу. Бессмертный я. Память могу потерять или заснуть навеки, но пока жив человек, буду бродить по земле, как неприкаянный. Если человеку дано выдержать – и я выдержу. Что ж я, гор не видывал? С непривычки это, просто горы эти с секретами, их сам Дьявол к небу поднимал.

– Значит, нечисть тут будет как у себя дома… – проворчала Манька. – Не мог он против них что-то воздвигнуть. Раньше не мог сказать?! Вот попомни мое слово, взвоем мы в этих горах!

– Не мог, запамятовал, а сейчас вспомнил.

– Но-но-но! – одернул Дьявол. – Человек пищит – что комар трещит. Моя земля, что хочу, то и делаю, а если горы вам не по зубам – сидели бы дома, да редьку с квасом хлебали. Вот как велико, Маня, государство вампирово, – окинул он рукой даль, – вся земля от края до края.

– Ну и… – Манька хотела закончить «валил бы к ним», но оглянулась и прикусила язык, без Дьявола они тут быстро конки отбросят. Потыкала в снег посохом, проверяя, нет ли там пустоты под снегом, переживая за Борзеевича. Он шел вперед, проверяя крепость снега. Все-таки бессмертный.

На четвертый день попали в снежную бурю. Маньке пришлось окончательно поверить, что лето осталось позади. Обмороженные пальцы ног и щеки внезапно напомнили ей, что зима бывает безжалостной к любому беспечному путнику, который не позаботился обеспечить своему телу теплый очаг и добрые зимние запасы. Борзеевич, хоть и поначалу бодрился, взвыл, с тоской пытаясь рассмотреть сквозь порывы обжигающего холодом ветра и мелкой снежной крупы зеленый островок, с которого все еще доносился пряный запах буйно цветущих трав и тепло.

Один Дьявол светился от счастья, с какой-то задумчивостью всматриваясь в даль, будто видел там за горой что-то такое, о чем знал только он.

– Заметаю следы, заметаю, и снежинками где-то там таю, таю, или в пропасть лечу, обрываясь, здесь стихия моя, и все это я… – напевал он и заботливо спрашивал у шатающихся на ветру Маньки и Борзеевича, то поправляя им капюшон, то вытаскивая из сугроба: – Укачало?

Оба несчастных путника ежились, устремляя тоскливый взгляд в ту же сторону. Вздыхали. В глазах их промелькивал ужас. Молча кивали и шли вперед, все реже и реже оглядываясь назад. Здесь уже лежал снег в полном смысле этого слова. С каждым часом подъемы становились опаснее. Думать о благодатной земле времени не оставалось, каждую минуту кто-нибудь из них мог сорваться со скал, или вызвать на себя обвал. Порой не хватало сил вытягивать друг друга из очередной образовавшейся снежной расщелины. и редкие моменты, когда оказывались на пологом месте, обоим были как награда.