Лицо Дьявола стало по-деловому озабоченным.

– Черти – мои слуги, работники Небесного царств… Они меньше всего хотели бы выступить шпионами на стороне противника, – объяснил он, наталкивая ее на мысль, что в избе есть некто нестрашный.

Манька напряглась.

– И уж если я могу дать вам шанс подружиться… Чувствую, пространство изогнулось в нескольких местах, больнее пространства я не видел, – сделал он заключение. – Но о пространстве твоим умом не понять! – Дьявол тяжело вздохнул, прошелся по ней безнадежным взглядом, шагнул вперед и застыл перед стеной. Но, заметив ее недовольное лицо, напомнил ворчливо: – Ты не забывай, до совершенства тебе еще далеко! Я, между прочим, не в угоду тебе тут медитирую. Пространство – мой конек. Многие пытались с ним шутить, но у меня получается лучше всех, потому что тренирую себя каждый день. Вот если бы ты себя так изнуряла!

Манька и сама знала, что была неуклюжей. Когда Дьявол бил ее дубиной, удары иногда пропускала. Ко всем ранам, полученным в походе от железа, добавлялись синяки. Но кое-какие приемы, которые он показывал, она запоминала, и нет-нет, но в последнее время Дьяволу тоже от нее досталось.

Бы!

Он как всегда уходил от ударов, перестав существовать в плотном теле. Призрачные следы от посоха он потом еще долго рассматривал и рассказывал, что многие в таком поединке перестали бы существовать. Манька принимала похвалу на свой счет, но на десятом или двадцатом разе догадалась, что Дьявол над нее глумился, а не хвалил, потешаясь над ее самолюбием. Было обидно, но втайне она радовалась, что показала себя Богу Нечисти с плохой стороны.

А Дьявол забыл о ней, уставившись во все пространство сразу. Она догадалась, что он стал больше, чем она могла его увидеть. Лицо его окаменело, в уголках губ заиграла зловещая ухмылка, и обычно черные, как провалы в бездну глаза, вдруг зажглись призрачным голубым сиянием. От Дьявола повеяло холодом. Руки ее занемели, она в мгновение продрогла до костей, а ведь держала в руках живой огонь. Ей даже показалось, что из него выползают толстенные щупальца. Она шестым чувством улавливала их тень и искажение пространства, которое подернулось маревом – и эти щупальца начинают прощупывать стены избушки, проваливаясь в стены. Плащ, всегда черный снаружи и красный внутри, вдруг стал снежно-белый, совсем как у того старика, которого она однажды видела во сне. Ветра в избе не было и в помине, но плащ развевался, как грозные крылья. А еще его трость вдруг превратилась в белый посох с прозрачным камнем, и от камня тоже лился свет.