Манька посмотрела еще раз на женщину на костре. Достала из кармана зеркальце, посмотрелась, и снова посмотрела на женщину.

– Дьявол, мы с ней так похожи! – удивленно сказала она, поежившись.

– Это твоя мать! – с отвращением произнес Дьявол, жестом на нее указав.

Манька побледнела и застыла, как изваяние, уставившись взглядом на обгоревшего человека, которого любила всем своим сердцем, искала и ждала всю жизнь. Дьявол сказал: «надо!» – и она понимала: надо. И не думала, что на кострах горят люди из крови и плоти. Им нельзя было доверять, их нельзя было любить – это была нечисть, и горстка пепла сыпалась меж пальцев…

Она смотрела на мать широко открытыми глазами. И так много хотела ей сказать, спросить, вернуть каждую минуту, не подаренную ей матерью, и прожить ее снова рядом с человеком, в котором нуждалась больше, чем в ком-либо еще. У Маньки дрогнули и подогнулись колени, и она рухнула перед костром, чувствуя, что, не зная матери, она знала ее всю свою жизнь. Она желала только одного: отдать жизнь, что бы мать могла жить.

– А что это за костры? Почему на них люди горят? – чуть слышно прошептала она. К горлу подкатил ком, не пропуская воздух в легкие, внутри все сжалось.

– Прости, Маня, но это мифическое существо уже давно не существует в природе – и только костры продолжают гореть. Перспектива попасть на этот костер есть у каждого. А звали его – Ваал. И все Спасители – продолжатели его дела. Они бросают человека в огонь и пьют его кровь, – Дьявол взял ее за локоть, чтобы помочь подняться, но она отмахнулась от него, не в силах оторвать взгляд от лица женщины.

– Маня, не дури, это не человек, она умерла давно! – прикрикнул Дьявол, но слезы уже бежали по Манькиному лицу.

– Мама! – прошептала она едва слышно. – Не уходи, не оставляй меня! – и захлебнулась слезами, сорвалась, дав волю словам, которые держала в себе всю свою жизнь, подползая к костру, разгребая хворост, не чувствуя, как лопается кожа на руках, и как занимается огнем одежда. – Почему родила меня?! Почему бросила?! Мне так плохо было! Меня так били, так били!.. – крик Маньки был глубоким и шел из самого сердца, сдавленный, хриплый, как вой, глаза застили слезы. И Манька не заметила, как люди на кострах ожили, зашевелились, разрывая цепи, и хоронясь за кострами, ползли к ней, обступая со всех сторон.

Мать вдруг перестала повторять одни и те же слова, голова склонилась набок, глаза ее стали живыми, она порывалась встать, протянув обгоревшие руки.

– Потерпи, моя девочка, потерпи, все у нас будет хорошо, – уговаривала мать мягким голосом, глядя на Маньку с грустью и лаской. – Я приду, я вернусь, ты прости меня, девочка моя! Вот и увиделись! Не забыла ли ты меня? Любишь ли ты меня? – мать изо всех сил старалась дотянуться до нее, и тоже поползла к ней. – Девочка, как мне плохо! Дай мне руку!