Но не сегодня. Сейчас даже здесь, в своей уютной, тёплой и кафельной колыбели, мне совсем не хотелось думать. Я неподвижно стоял, медленно погружаясь куда-то вглубь своего сознания, и только глухая, ноющая боль в плече от бьющихся по нему потоков воды не давала мне окончательно отрешиться от довлеющей действительности. Плечо было как новое, на нём не осталось ни следа вчерашних боевых подвигов, кости срослись, а раны затянулись. Жаль только, сознание нельзя так же быстро вылечить, как тело, оно куда как более сложное по своей природе, и его не так просто обмануть. Можно скрыть любые повреждения и дефекты, затянуть порезы, собрать заново раздробленные кости, но вот сознание… Мозг трудно обмануть, он отказывается верить в то, что рана может вот так быстро исчезнуть. Игры с разумом не так просты, как кажутся, поэтому боль продолжает некоторое время досаждать нам.

Не знаю, сколько времени я провёл в душе, но оттуда вышел с некоторым облегчением. Внутреннее оцепенение и самоотрицание прошло, растворилось, я сбросил с себя неприятные воспоминания и с воодушевлением направился к выходу, где меня должна ждать Кира. Я спустился на первый этаж, но ещё до того, как двери лифта раскрылись передо мной, услышал громкие голоса, похоже, что Марина с кем-то оживлённо спорила в холле башни. Когда я вышел из лифта, то обнаружил рядом со стойкой Марины нашего бывшего начальника Икарова, призывно протягивающего к ней руку, а рядом застывшую в растерянности Киру. Напарница встретила мой приезд благодарным взглядом и явной просьбой о помощи.

– …Марина, пожалуйста, я должен их увидеть, хотя бы на пару минут, – унизительным и умоляющим голосом прохрипел Икаров.

– Сергей Геннадьевич, я уже сказала, что не могу пропустить вас, – с показным разочарованием ответила она. – Ваш допуск аннулирован. Что на вас нашло? И двух дней не прошло…

– Сергей Геннадьевич, прошу вас, – неуклюже пыталась вмешаться Кира и успокоить его.

Я остановился на полпути, наблюдая за происходящим, и пытался понять, что происходит.

– Вы не понимаете… не понимаете, – причитал Икаров. – Я надеялся, Кирочка, что хотя бы ты поймёшь. Дни превратятся в недели, а те – в месяцы, но это ничего не изменит. У меня ничего не осталось, ничего… а мысли о том, что я больше никогда не увижу своих ребят и родной отдел, хуже смерти. Каждый час в моей пустой квартире невыносим, каждое утро напоминает мне, что жизнь закончилась. Ведь её смысл здесь, в башне, вы были моей единственной семьёй. Прошу, не отнимайте это у меня, я хочу увидеть своих ребят, хотя бы раз.