Светлый фон

Признаться, до Ивара мне было в тот момент пофиг… Просто помощь нужна, а он малопьющий.

Гумус! Я помню, как он тайком отхлебывал от бутылок с вином. Гумус! Да твою! Что за хрень!

Я бегаю по комнатам. Голый, в одной руке почему-то нож, в другой – пустой кувшин из-под вина.

Да где эта чёртова вода! Сука! Чем мне промывание делать?!

Я ворвался в общие помещения. Кому-то без раздумий зарядил в зубы. С учётом моей массы и утяжелителя – ножа в кулаке, я кого-то свалил с одного удара. Смотреть, кого повалил, не стал. Не до этого было.

– Воду! Неси! Иначе! Я всех убью! – кричал я на какую-то подвернувшуюся под горячую руку служанку. – Бегом!

Она от моего крика и голого вида впала в ступор.

– Бегом! – орал я. – Золото! Плачу за скорость!..

Последние крики, похоже, подействовали: служанка убежала куда-то, а я метнулся обратно к Халле. Взял её на руки, её рвёт пеной, мы оба голые… Наверное, для кого-то это шок, но и вы меня поймите…

Вынес Халлу в общие комнаты, потом – в коридор. Она на руках у меня трясётся, в зубах – изжёванная ножка от кровати, по груди стекает ниточка зеленоватой рвоты…

Кто-то лишний высунулся из-за двери. На с ноги! Больные связки ответили прострелом колена. В любом случае, этого непрошенного свидетеля снесло к нему в номер обратно. Хромаю на вывернутой ноге и не замечаю боли…

* * *

В Халлу я самолично вливал воду. Лил и боялся, что она захлебнётся. Лил и понимал, что её уже нет. Она уже мертва. Это агония… А толку от того, что я ей лью в глотку воду?! Она всё так же билась на полу. Во рту – искусанная ножка от кровати…

Постепенно её конвульсии начали затихать. Я мял её маленькую грудь, склизкую от зелёного налёта блевотины. Пять жимов на сгибе ладоней на солнечное сплетение. Зажал нос, вытащив язык наружу, – и вздох. Пять минут я так кочевряжился, пытался реанимировать, а потом понял тщетность усилий – мозг уже умер…

Не помню, но могу предполагать, что я что-то взвыл. У меня случился провал в памяти – моё счастье в бою и моё проклятье по жизни…

Первое воспоминание относится к тому, что я, ухватив за лиф платье служанки, рвал его за вырез на груди. Откуда в руке у меня мелькнул нож, сам не знаю. Взрезал платье, стащил остатки с бабы и накрыл Халлу. И вот такой, уже прикрытой, отнёс обратно наверх…

Брюнетку я оставил у входа в наших снятых комнатах. Память урывками. Хожу, качаясь, с зажатым до белых костяшек в кулаке ножом.

– Гумус! Ивар! – ору я. – Латьяун!

* * *

Кор-сэ́ Адрус спал как ребёнок. Его партнёрша уже не дышала. Та же бело-зелёная слюна на губах.