– Неси ко мне свою мятежную душу, скиталец! – оскалился Зойт. – Иди в мои руки, ничтожный мотылёк. Торопись на острие моей иглы! Вплетём твою душу в полотно смерти, украсим моё новое жилище твоими хрупкими крыльями.

В этот момент я понял, что со мной разговаривает не Зойт, а сам Ниманд.

Ниманд.

Это точно был он!

Предгорье охватили бури песка, скрыв поле боя с глаз, скрыв всех: Сьюн, Калесту, её дочерей, Буфа, всю армию сильф. Теперь они сражались где-то за стеной песка множественной материи. Ниманд отрезал им путь и освободил место схватки только для нас двоих.

– Умри, мотылёк! Сожги свои крылья!! – оглушительно взревел он.

Его голос вызывал такой трепет, будто со мной заговорила самая древняя сила.

Профессор и я теперь стояли друг напротив друга, внутри гигантской воронки множественной материи. Буря окутала всё вокруг, даже небо. Казалось, она бушевала сейчас и в моём черепе.

Зойт и я атаковали одновременно, бросившись друг на друга.

Гигантский кнут-лезвие метнулся вверх, сделал круг и устремился в меня. Чтобы отразить первую атаку, в бой пошло всё, что я знал и умел. Все мои силы, вся ловкость, вся хитрость, весь опыт и вся ярость.

Выжить в этой воронке бури должен был только один, и я не имел права проиграть.

Если это случится, то всё рухнет: армия Калесты погибнет, империя лишится союзника, а Каскады – своего единственного воина. Ну а после… после свершится то, чего так ждал Ниманд: те, кто ещё не сдался, сдадутся.

Удары кнута посыпались на меня с бешеной скоростью, по доспеху били и скребли крюки, броню резали лезвия. Зойт на подпитке Ниманда был силён, но и я не просто так высоты собирал.

От меня профессор получал мощнейшие удары паралича и Точечного вихря, отшатывался, замирал, пятился и уходил в стороны. Тактика у него была понятная – не подпускать меня в ближний бой. Её он придерживался строго: виртуозно отхлёстывал кнутом, как цирковой дрессировщик, выбивал искры по моей броне и не давал мне хода.

Пару раз он сильно зацепил меня кнутом, протащив по земле и отбросив на камни, а один раз пробил мне щиток на голени, сильно повредив левую ногу. Но чаще всего Зойт целился в шлем, бил точно в цель, шипы трижды попадали мне по нижней челюсти и дважды по виску.

Я ощущал, как пот на лице смешивается с кровью из царапин на подбородке, а во рту скапливается кровавая слюна.

Удар за ударом, Зойт наращивал темп битвы.

Но после каждого такого удара я атаковал его ещё яростнее, сражался во всю силу, бился насмерть. Мощь моего дальнобойного натиска становилась всё свирепее, она оттесняла профессора всё дальше, но мне мешал кнут, очень мешал, мать его, и чтобы от него избавиться, я решил рискнуть и броситься во все тяжкие импровизации.