— Сколько не старался, а все равно пришел к тому, с чего начинал пятнадцать лет тому назад свою новую жизнь, — прошептал он и туго затянул веревку на крюке.

Николаич вздохнул и продолжил разговор с самим собой:

— Ты не прав был, Игоревич, разговор сам с собойкогда говорил, что жизнь меня совсем не кусала. Я разбил ее в пух и прах пятнадцать лет тому назад… И если б не Варвара, то давно гнил бы где-нибудь за чертой кладбища.

Николаич застыл на стуле с петлей в руках, по его глазам потекли слезы.

— Прости меня, Игоревич, за все, и спасибо тебе за твою хоть и короткую, но настоящую дружбу.

Николаичу вдруг вспомнилось, как Игоревич говорил про свое отчаяние:

— В тот момент я сильно отчаялся и был готов покончить жизнь самоубийством. Но Бог мне послал тебя — человека, который все время мне доказывал, что жизнь еще не закончилась — и я в какой — то момент понял, что все еще хочу жить…

Начальник мастерской улыбнулся и надел петлю на шею.

— Эх, Игоревич, я так и не понял, кем я был большую часть своей жизни, — выкрикнул он, собираясь сделать то, что он задумал.

За дверью раздался тяжелый кашель и стон. Она заскрипела и в моечную вошел Игоревич. Лицо его было все в кровоподтеках и синяках, он держался за голову и, не переставая, стонал.

Николаич с открытым ртом и петлей на шее уставился на Игоревича, который подошел к умывальнику, открыл кран и умылся холодной водой. Николаич от нервного потрясения начал перхать. Игоревич испуганно повернул голову в сторону Николаича и вздрогнул.

— Вот же блин! — со злостью в голосе проговорил он. — Мудаком был, мудаком и остался!

Николаич в ответ заулыбался во весь рот.

— Игоревич, ты не сдох?! Ты жив, падла?! — произнес начальник мастерских и на радостях сделал шаг вперед. Стул тут же отлетел в сторону.

Николаич, держась за веревку, впивающуюся в шею, повис в воздухе и забрыкал ногами. Игоревич спокойно взглянул на это зрелище, снял грязное полотенце с крючка и медленно вытер лицо и шею.

Глава 11 Иди ты в жопу, надувной шарик!

Глава 11

Иди ты в жопу, надувной шарик!

1

Восьмиэтажное здание больницы одиноко стояло посредиольницы одиноко стояло на ледяной равнины. И только забор, покрытый ярко-синей мерцающей «ледяной пленкой», окружал ее. Не раздавалось ни криков, ни звуков — ничего, что могло напомнить о жизни снаружи. Природа молчала.