– Что за особа? – грозно поинтересовался кнутмастер.

– Вот, сэр, – доложил патрульный. – К воротам шла.

– К воротам? – Кнутмастер шевельнул причесанной бровью. Повысил голос, будто подозревал девку в глухоте: – Ты служанка? Отвечай мне!

– Я не служанка, сэр. – «Серенькая» говорила так негромко, что Серпису пришлось выставить в ее сторону правое ухо, правое у него слышало лучше. – Я жена рыбака.

– Жена рыбака? – рыкнул кнутмастер. – Здесь, в Оазисе?

– Простите меня. – Девка попыталась рухнуть ниц, но полицейские удерживали с боков, и она просто повисла на их ручищах. – Я не нарочно. Мужа моего в рекруты забрали, я ему горшочек с рыбьим жиром в дорогу хотела дать. Бежала за ним и потерялась.

– Потерялась! – Кнутмастер расслабился, сообразив, что дело тут плевое – собственно, дела никакого и нет. Полицейские заулыбались, но Кнутмастер рявкнул:

– Чего скалитесь, псы? Девку проворонили! А будь она не девкой, а переодетым Артуром Сорелем?

Полицейские выпрямились, сжевали улыбочки.

– Где ж твой горшочек, малахольная? – обратился Серпис к хнычущей девке.

– Потеряла! – Неказистое личико покраснело, ноздри выдули соплю. – Домой хочу! К батюшке!

– Ладно, ладно! – скривился Серпис. Творец Рек благоволил ему. Арестуй он девку – придется составлять протокол, объясняться, куда смотрела полиция. А сбагрит слабоумную обратно в Кольцо, и авось не прознают наверху, что он профукал нелегала. – Вышвырните ее, – велел кнутмастер.

«Серенькую» потащили к воротам. Довольный мудрым решением, Серпис погладил свою грудь, начищенную медаль. Смутная мысль мелькнула в голове. Что-то про мочки и мизинцы: отчего это у замужней молодухи уши и руки целы? Мелькнула мысль и погасла, выскользнула, как рыба из пальцев, канув в омут. О чем секунду назад размышлял – не вспомнить.

Кнутмастер Серпис пожал плечами и побрел в будку. Взявшись за микроскопический щуп, он напрочь забыл про инцидент.

Так Джиа Бабби и очутилась за стеной.

От восторга хотелось плясать. Да, было бы куда интереснее пробраться на трехпалубную «Тимингилу» и участвовать в речном сражении плечом к плечу с подмастерьем Нэя. Рубить саблей чешуйчатые морды клановцев, уклоняться от пуль и в промежутке целовать пухлые губы Литы. Так Джиа представляла себе войну.

Но вот незадача: Джиа Бабби страдала от речной болезни. Как ни пытался отец-мичман приучить ее к воде, любое монотонное колебание вызывало моментальную тошноту. Джиа зеленела, аки Аэд Немед, и тряслась в конвульсиях; испуганный папа разворачивал лодку к берегу.

Джиа сгорала от стыда. Она росла умелой, ловкой, поразительно храброй девочкой, но где применить отвагу, если Река для тебя закрыта? Если ни одно лекарство не помогает, ни одно заклятие? В садах и парках Оазиса не было места подвигу, настоящие опасности – желанные опасности – существовали за куртинами и в бабушкиных рассказах. С детства бабуля подкармливала Джиа распаляющими воображение историями. Да так умело, что истории оживали, как сотворенные колдунами тюльпы. Маленькая Джиа видела на потолке сгорающего заживо предателя Элфи Наста. Кровать становилась бригом, бороздящим северные воды: вот-вот в днище ткнется слизкое рыло тролльвала. Прекрасные русалки забирались под одеяло, чтобы щекотать Джиа…