Но был и другой Георг Нэй.
Бессонно дежуривший у ее койки в каюте «Каллена». На плечах выносивший ее из крепости Феникса. Целовавший на полу калькуттского дворца.
Она любила обоих. Творец, как сильно она любила этих разных Нэев.
Юн Гай приободрил шевелением бровей. Лита оторвала взор от статуи и приблизилась к гейзеру. Да, она не ошиблась. Пламя не источало жар.
Лита протянула руки и, как инструктировали колдуны, коснулась гейзера. Пальцы утонули в мягкой и нежной, точно шелк, субстанции. Она зачерпнула огонь и плеснула его в лицо, умылась синим светом. Волосы занялись, сияние потекло по шее и груди, не причиняя боли.
Лита ожидала. Шестеро колдунов тоже смотрели в огонь, в великий тигель, где все начиналось, где вырисовывалось будущее рыбацкой дочери, могучего некроманта. И мертвые, зная, кем она станет, не смели покинуть черные углы подземелья.
Что-то мелькнуло в гейзере, будто рыба плюхнулась в водопад. Всплыло, пропало, появилось вновь.
Лита выпростала руку.
«Я люблю тебя», – подумала она, перемещаясь на краткий миг в залитую солнцем спальню. Вместо ответа Нэй погладил ее по волосам.
Колдуны зашушукались. Оживились духи. Гарри Придонный от волнения привстал с трона.
Из пламени выпрыгнул новорожденный фамильяр. Прямо в подставленную ладонь. И Лита вскрикнула от радости:
– Малыш!
Вийон пробежал по плечу, потерся носом о ее скулу, слизал соленую влагу со щеки.
– Ты вернулся!
Лита, которая отдала бы все богатства Мокрого мира, чтобы услышать те же слова из уст Нэя, повернулась и обвела взглядом колдунов. Она сама была колдуньей, и мертвые подчинялись ей.
Но ей не подчинялись слезы. В день своей инициации Лита плакала и смеялась одновременно. Джон Бабс не напишет об этом, но…
Как ужасен был ее смех!