«Как, оказывается, красиво смотрится красный цвет на бирюзовом», – нелепо подумала я, когда Диего запачкал в крови Морган даже свои волосы, наклонившись к ней слишком низко. К тому моменту она уже лежала у него на коленях. Сгорбившись над обмякшим тельцем, Диего обводил перепачканными пальцами ее приоткрытые губы и ресницы. А ещё он что-то безостановочно шептал… Несмотря на то что в гостиной стояла кладбищенская тишина, я расслышала, что именно, лишь когда нашла в себе силы встать:
– Ave, Maria, gratiā plena; Domĭnus tecum: benedicta tu in mulierĭbus, et benedictus fructus ventris tui, Iesus.
Это было вовсе не заклинание – это была молитва, и впервые предназначалась она не Осирису. Я разобрала имя Девы Марии и заметила, что кровь заляпала даже оловянный крестик Морган, лежащий у нее над ключицей. Диего сжал его кончиками пальцев, продолжая молиться. Не своему богу, а ее. Разве он не должен услышать?.. Ведь агнец его бессердечно убит.
– Sancta Maria, Mater Dei, ora pro nobis peccatorĭbus, nunc et in horā mortis nostrae, – прошептал Диего снова и припал ко лбу Морган своим, крепко зажмурившись. – Давай же, маленький цветочек…
– Это все из-за меня.
Я посмотрела на Тюльпану. Вид у той был затравленный и изможденный. Я не совладала с желанием обнять ее, но она ударила меня по рукам и отпрыгнула, словно обожглась. Плакала Тюльпана, как и проявляла свою любовь, тоже специфически: слезы текли рекой, размазав фиолетовую тушь, но ни голос, ни губы не дрожали. Лицо ее окаменело.
– Это я оставила
Я понимала, о чем она говорит, но не могла найти слова утешения. Их у меня не было, как и ответов на те вопросы, что теперь стояли перед всеми ковенами мира. Магии свойственны перемены, но это были не просто перемены – это была катастрофа.
Наконец-то придя в себя, Тюльпана вылетела из гостиной с одной-единственной целью. Я ничуть не удивилась, когда, перепрыгнув кровавую лужу и побежав следом, обнаружила ее возле дверей чайного зала.
– Нет, – все, что сказала я, успев перехватить Тюльпану под локоть до того, как она повернула бронзовую ручку, отсекая путь назад. В омуте слез фиалковые глаза напоминали драгоценные камни. Гнев словно подсвечивал их – в зрачках танцевали маленькие язычки пламени. Откажись я уйти с дороги, они бы сожгли меня дотла… Но потухли, стоило Тюльпане услышать: – Я сама с ней разберусь.
Пока во всем доме стоял запах крови, в чайной зале по-прежнему пахло горячим шоколадом и жареным беконом. Контраст жизни и смерти: дремлющая на диване Ферн, уютно устроившаяся на подушках, а за окном – крики и лязг обсидиановых когтей, встречаемых охотничьим мечом. Витражи дребезжали, а в камине тем временем убаюкивающе трещал очаг. Из зала было хорошо видно, как Исаак раз за разом нападает на Джефферсона и Дария, не давая им подступиться к фургону и сбежать. Коул и Сэм мельтешили где-то между ними, пытаясь разнять… Или помочь убить?