Воины бросили преступницу к ногам Авраама Шестого. Юл заметил, что на левой щеке женщины вытатуирована собачья голова. Один из кольчужников, будто случайно, опустил кованный сапог на стопу преступницы, но та даже не шелохнулась.

— И вот я обращаюсь к вам, о люди благословенного града, что заслуживает сия блудница, забывшая свой долг перед всемогущим Элохимом?

— Пусть сдохнет, грязная шлюха! — отозвался чей-то женский голос.

— Из-за ее ослушания на нас падет божья кара! — завторил ей мужской.

И дальше понеслось:

— Смерть ей!

— На съедение львам ее!

— Поправшие веру, будут попраны!

Пастор поднял вверх посох и толпа моментально заткнулась.

— Я хочу заглянуть в лживые очи ее, затуманенные кознями лукавого!

Воин, тот, что топтался на ноге женщины, схватил ее за волосы и резко рванул голову на себя. Мученица посмотрела сухими, полными бессильной ненависти глазами на Авраама Шестого, вскинула ладонь с налипшей грязью на растопыренных пальцах, и издала глухое мычание, и, казалось, песья голова на ее щеке оскалилась.

— Господь наложил на уста твои проклятья, грешница! Ибо такова участь всех лицемеров, отвергших милость всевышнего!

Губы женщины, синие, распухшие от побоев округлились, и оттуда вырвался гортанный, режущий звук. И тут до Юла дошло, что у страдалицы вырван язык.

От открытия такой невероятной жестокости парень на несколько мгновений вошел в ступор. Нет, прадед Олег всегда говорил, что человек беспощаден к себе подобным, и дай ему только волю, он покажет всю свою звериную сущность. Но одно дело, убить врага на поле боя, и совсем другое — вот так мучить. И главное, за что? За разговоры со злыми духами? Это было не только невероятно жестоко, но и безумно. Тупо.

А вот староста Забытой деревни Имэн мог бы решить, что за общение с Радиацией-ягой нужно казнить? Смог бы он отрезать языки?

— На все воля Элохима, — удовлетворенно произнес архиерей, — беги же, грешница, в степь к сатане, как ты желала! И, если на то будет воля всевышнего, ты сойдешься с нечистым в преступной связи! А мы помолимся за твою грешную душу господу, воздающему каждому по делам его!

Женщина смотрела в упор на пастыря и не двигалась. Лишь татуировка на щеке оскалилась в немом рычании.

— Я сказал, беги, дщерь разврата и похоти! — прорычал архиерей. — Беги, проклятая блудница!

Кольчужник взял женщину за загривок, с легкостью поставил на ноги, а затем толкнул в сторону открытых ворот, находящихся в трех кварталах от дома молитв.

— Беги, нечестивая, и пусть все произойдет по воле Элохима!