– Мы ее утащим.

– Зачем?

Комиссар молча уставился в лицо пироману.

– Зачем? – повторил тот. – У вас в кармане ордер на убийство. Почему вы не хотите им воспользоваться?

– Потому что убийство всегда остается убийством, – резко сказал Натан. – Чем полиция тогда будет отличаться от толпы, творящей самосуд? Еще восемнадцать лет назад на улицах случалось такое, что люди боялись выходить из дома в одиночку. А вы хотите, чтобы я снова сделал расправу возможной? Убивать, потому что можно, она же преступница?

«Помогите! Пожалуйста!»

– Даже если так, – неожиданно мягко сказал Энджел, – разве вы не хотите попытаться закрыть провал на ту сторону?

– Чего? – оторопел Натан.

– Для закрытия стихийного портала все равно нужна жертва. Добровольная… ну или не совсем добровольная – осознанная. А поскольку эта дама все равно умрет, не говоря уже о том, что по совокупности ее деяний она давно заслужила…

– О господи, – выдавил Бреннон. Пироман обернулся к женщине. Она уже не столько шла, сколько ползла и приближалась к границе, за которой воздух был подернут сероватой дымкой.

– Эй вы! – властно крикнул Редферн. – Слушайте!

Миссис Дефо повернулась к ним. Энджел вытащил из ножен на поясе длинный кинжал, к рукоятке которого была привязана скрученная в трубочку бумажка, и бросил его к ногам женщины. Она упала на колени, заскребла руками по снегу и кое-как подобрала оружие.

– У вас есть выбор, – сказал Редферн. – Вы возьмете кинжал, спуститесь в провал, дойдете до точки разрыва и прочтете заклинание, которое я вам дал. Затем вы войдете в разрыв и убьете себя кинжалом. Но если вы хотите покороче, то комиссар вас сейчас пристрелит.

Бреннон опустил револьвер. Эта женщина, убившая без всякой жалости по меньшей мере девятерых девушек, мучившая Пегги и ее семью, безумная некромантка, которую едва ли сможет удержать тюрьма и остановить суд…

«Я не хочу!»

Она по-прежнему пятилась к провалу. Редферн и комиссар шли следом – теперь они без труда догнали бы ее, но что-то удерживало Натана на месте. Может, память о мертвых девушках с раскрошенными в кашу лицами, или о Дэни, изрезанном книжным ножом, – или горькое знание, которое комиссар прятал в глубине души: справедливость невозможна для всех. А тем, кто погиб, уже все равно, и самый справедливый суд – лишь месть, иногда утешающая живых.

«Я не хочу туда идти!»

– Не ходите, – пожал плечами Редферн. – Комиссар, вы готовы, или мне ее поджарить?

– Попробуйте – и отправитесь следом, – процедил Натан и шагнул к Полине Дефо. – Идите!

«Туда? Нет!» – Ее лицо блестело от слез, как стеклянное.