Астра долго разглядывала ее, прежде чем решилась в руки взять. И прикоснувшись, едва не отбросила, до того неприятным было это прикосновение.

– Вот, – сказала она, заставив себя держать кружку. – Тут.

Странный выбор, конечно.

Почему не запонки? И не булавка для галстука? И не какая-нибудь иная мелочь, которой бы покойный Петр Сергеевич пользовался бы часто? А то и вовсе носил, не снимая. Или… кружка была настолько красивой, что даже зная о сокрытой в ней силе, Астра все равно изнывала от желания прикоснуться.

И это было частью заклятья.

– Позволишь? – поинтересовался Святослав.

Астра кивнула.

Он же, склонившись над кружкой, долго ее разглядывал. Потом осторожно коснулся края и тотчас одернул руку, пожаловавшись:

– Жжется… странно, что наши не заметили.

Странно.

Наверное.

Святослав набросил на кружку полотенце, что висело тут же, на крючочке. Полотенце, пусть и кухонное, было чистым, выглаженным. И это тоже казалось неправильным: кто в здравом уме тратит время на глажку кухонных полотенец?

Разве что тот, кому заняться больше нечем.

– Я покажу. Пусть разбираются, – кружку Святослав трогать не стал, но вышел. Звонит? Телефон тут имелся, должен был быть, если этот человек, который теперь чувствовался Астре близким, и вправду был важен для системы. Она прислушалась, убеждаясь, что права: Святослав с кем-то беседовал.

Пускай.

Что-то другое было неправильным, не таким, как нужно. И не в кружке дело. На нее не обратили внимания. Или обратили, но лишь как на необычную, красивую вещь. Мужчины тоже слабости имеют. А вот порошок на нее не реагировал.

Правильно, он на живой силе завязан, а то, что пряталось в стекле – вновь же, совершенно непригодный для создания классических артефактов материал, – было частью мертвого.

Астра еще раз прошлась по кухне, убеждаясь, что ничего-то не пропустила. А когда вернулся Святослав, поинтересовалась:

– Где его родные?

– Родных у него нет. Он вдовец. Семья погибла при эвакуации, поезд попал под бомбежку. Родители эвакуироваться не пожелали, остались в Ленинграде.