Что-то подсказывало, что человечек тот, от темных дел далекий, обратившийся скорее по глупости и незнанию, не успокоится. А Отвертка… да, он и оправданий не понимает.

– Веселые? – Алексей – Лешка и никак иначе, потому как до Алексея ему расти и расти, так все говорят, особенно наставник, – улыбнулся. И мелькнуло в этой улыбке предвкушение.

Стало быть, и вправду соседи интересны.

– Ага… особенно некоторые. Вот Толичка… он хороший человек, только слабовольный. И в комсомоле не состоит. Я ему говорила, что нужно над собой работать. Ведь если человек над собой работает, то он возвышается над собственными слабостями. Так?

– Так, – Алексей едва заметно поморщился.

Стало быть, Толичка ему не интересен. Тогда кто?

Или…

– Но он хотя бы истинно рабоче-крестьянского происхождения, а есть и буржуазный элемент, – Тонечка позволила себе поджать губы, зная, что лицо ее при том сделалось некрасивым, и выражение это совершенно не идет. – И даже больше…

– Больше буржуазный? – пошутил Алексей и подхватил ее, закружил, и на землю поставил не сразу. Тонечка покраснела от смущения и восторга.

Антонина же отметила блеск в темных глазах знакомца.

– Аристократичный. Элемент. Так можно говорить?

– Не знаю. Наверное. Ты же говоришь, – ей подали руку. – Ни разу не видел аристократичный элемент.

– Смеешься?

– Интересуюсь. Какой он?

– Она.

И вновь пауза. И он недоволен, пусть пока не позволяет увидеть это недовольство, однако чувствуется нетерпение. Ему хочется тряхнуть Тонечку, заставить ее говорить. И Антонина поддается.

– Дива, – выдыхает Тонечка. – Представляешь? Я когда ее впервые увидела, так прямо…

– Настоящая? – а вот теперь интерес глубоко искренний.

Плохо.

Для идиота, который не понимает, куда лезть можно, а куда не стоит.