– Нет? Ты так не думаешь? Скажи, что тебя заботит?

– Думаете, король жив?

Блез ответил мгновенно:

– Безусловно.

Он хлопнул в ладоши, потом энергично потер их.

– Так, значит, ключа нет. Нет так нет. Я так и думал.

Лисандр не понял, почему Блез заставил его искать ключ, зная, что найти его невозможно. Однако наставник ничего не пожелал объяснять и стал первым спускаться по лестнице, поскальзываясь на водорослях.

47

47

Король исчез, его наставник погиб – все только об этом и говорили. Пострадавшие в битве с лесом сочли себя вполне здоровыми и хотели принять участие в хлопотах по поводу похорон, но их отослали обратно в лазарет. Желающих помогать было больше чем достаточно: одни хотели отправиться во Френель со скорбной вестью, другие предлагали украсить погребальный покой, приготовить траурные одежды, набрать запоздалых цветов. И все буквально дрались за честь обряжать покойника.

Честь выпала Манфреду. Только камердинер и мажордом в одном лице был ее достоин. Манфред склонился над мертвым Клеманом и замер, не в силах прикоснуться к ученому. Он смотрел на него и не мог отвести глаз. Глядя со стороны, трудно было сказать, кто из них живой, а кто мертвый, – издалека Манфред казался таким же восковым и неподвижным.

На Манфреда нахлынули воспоминания. Теперь Клеман умолк навсегда, и мажордом чувствовал нестерпимую боль. Страдал какой-то особый орган, о существовании которого он до сих пор не подозревал, а находился тот между печенью и желчным пузырем. Глаза щипало, горло перехватывало. Камердинера потрясло безмятежное выражение лица Клемана. Оно было красным, почти лиловым, кожа кое-где натянулась, кое-где собралась в складки, однако излучало покой и благорастворение. Возможно, так расположились ожоги, но Манфред готов был поклясться, что Клеман вот-вот улыбнется.

Взволнованный дворецкий мысленно обратился к себе. Смерть прежде представлялась ему катастрофой. А что, если умереть – значит вернуться домой из путешествия? Отдыхать после утомительных приключений, трудов, передряг. Неуемный, вечно деятельный Клеман, с такой страстью изучавший материю жизни, вытянулся, сложил на груди руки, закрыл глаза и собирался улыбнуться. Он что, хотел сказать, что в смерти нет ничего ужасного? Что она – неужели такое может быть?! – счастливое событие? Потрясенному до глубины души Манфреду показалось, будто старый мудрец преподал ему последний урок, приобщил к глубокой мудрости.

Наконец он прикоснулся к Клеману. По щеке Манфреда скатилась первая слеза, горькая и вместе с тем умиротворяющая. Следом потекли другие слезы, они были слаще и смешивались с мыльной водой и душистыми маслами. Когда Манфреду пришлось раздевать покойника, он уже не деликатничал, потому что одежда прилипла намертво. Он тянул, отдирал, а потом, отказавшись от безнадежного дела, решил закутать покойника в длинный черный саван.