— Если не возражаешь, нужно будет как-нибудь это повторить, — прошептала я.

Не знаю, слышал ли он, и я не уверена, хотела ли я, чтобы он меня услышал, но он кивнул и стал взбираться вверх по лестнице в своей обычной одежде священника. Я не сомневалась, что не пройдет и часа, как он уговорит, как минимум, одну пинту пива.

Я слышала, как дверь с шумом закрылась, а замок со щелчком вернулся на свое место. Отец Марк возвратится в свою квартиру в Риме, а завтра пойдет на работу. Вид у него будет немного усталый, но он сохранит бодрость духа и ясность ума. Я предприняла короткую и неудачную попытку убедить его вернуться вместе со мной в штаб Ордена. Он сказал, что его жизнь по-прежнему связана с Ватиканом, и что есть много таких, как он, поддерживающих истинную церковь и способных что-то изменить.

И он считал, что если делать свою работу правильно, никто не узнает о его причастности к происходящему. Я же считала, что он подвергает себя серьезному риску, но переубедить его было невозможно.

Спустившись в туннель, я включила фонарик и побежала. Через несколько минут на смену аккуратным, выложенным камнем туннелям Ватикана пришли земляные римские туннели. Я улыбнулась. В зловонном мраке я увидела совершенно новую лестницу в том самом месте, где она и должна была находиться. Я подняла голову, посмотрела в отверстие наверху и увидела того самого фермера, который привез меня сюда из аэропорта. С привычным угрюмым видом он помахал мне рукой, предлагая подняться наверх.

После этого случая Орден выработал официальную политику дальнейших действий. Мы решили, что будем предпринимать меры против любых попыток подорвать устои или внести изменения в основы нашей церкви, а также постараемся вернуть церкви ее исконное предназначение. После взрывов на курорте Виндвуд в Мехико ООН объявила нас террористической организацией. Мы не сожалели о проведении той операции. Иначе бы у этих ночных уродцев осталось еще одно место для проведения тайных встреч, где будут выбирать новых кардиналов, которые пополнят ряды Коллегии кардиналов и превратят Ватикан в пристанище Сумеречных. Нет, я ни капли не жалела об этом. Но испытывала ли я удовлетворение от проделанной работы? Гордилась ли тем, что убиваю? Я чувствовала то, что чувствуют люди, оказавшиеся на войне — потому что это была настоящая война — и это был проблеск надежды. Надежды, что правда возьмет верх над коррупцией, что этот мир станет безопаснее. Я старалась хорошо делать свою работу во благо человечества, пускай ради этого мне и приходилось жертвовать частичками своей души. Возможно, даже если я и потеряю душу, мне удастся сохранить мою совесть незапятнанной.