Светлый фон

Упавшая Звезда снова перевел на нее взгляд, и пламя на кончиках его пальцев стало черным, как предательство.

Он заметил ее оговорку и понял, что она не его Потерянный Рай, хотя Скарлетт теперь вообще засомневалась, не догадался ли он с самого начала, что она лишь притворяется. Ее появление не вызвало в нем чувства любви, так что, возможно, пришло время прекратить притворство.

Она шагнула к нему, глядя в его исполненные боли глаза, а не на руки, которые несколько раз обжигали ее. Она и не помышляла о самоотверженности, слишком тесно связанной со страхом, поскольку помнила объяснение матери о том, что именно страх придает Мойрам сил.

Скарлетт отказывалась бояться. Страх – это яд, убивающий любовь. А любовь, в свою очередь, несет погибель страху. Она по-прежнему не могла заставить себя полюбить его, зато могла продемонстрировать уязвимость и тем самым пронять его.

– Я знаю, вы страшитесь любви, потому что в прошлом она причиняла боль, и вы привыкли рассматривать ее как оружие. Вы считаете любовь болезнью, но на самом деле болезнь – это вы сами. Ваша боязнь любви разрушает и вас, и всех, с кем вы соприкасаетесь. Она не делает вас могущественным, но лишь сообщает окружающему миру трагичности. – Скарлетт обвела рукой его ужасающий тронный зал с уродливой сценой, гротескной клеткой и троном, все еще пылающим гневным огнем. – Вы уверяли, что не любили Парадайз, но я знаю, что это не так.

Он не дрогнул, но и не набросился тоже.

– Вы любили мою мать, и она вас любила. Наемный Убийца в самом деле вернулся в прошлое. Он перенес меня туда, чтобы я повидалась с Парадайз, и она была переполнена любовью к вам. Она не хотела бы для вас подобной судьбы, как не желала и чтобы вы совершили подобные поступки.

Он, наконец, опустил взгляд на зияющую дыру на рукаве Скарлетт и поврежденную кожу под ней, обожженную и покрытую волдырями там, где он прикоснулся к ней.

Скарлетт судорожно вздохнула и заставила себя шагнуть ближе.

– Я вас прощаю.

Между одним ударом сердца и следующим, показавшимся Скарлетт вечностью, выражение лица Гавриила оставалось непроницаемым, но пылающее на его руках пламя из черного стало серым – цвета сожаления. Оно потрескивало, облизывая кончики его пальцев, и это был единственный слышимый в тронном зале звук, пока, наконец, Упавшая Звезда не прошептал:

– Я любил ее так сильно, что это пугало меня, и с тех пор больше никогда не позволял себе снова поддаться этому чувству. – По его лицу скатилась золотая слеза. – Как бы я хотел исправить то, что сотворил с ней! – Он уронил еще одну слезу, и еще, и еще.