Обходя территорию, Леса сделала открытие, которое убедило её в правоте последнего предположения – ворота крепости стояли нараспашку. Значит, делать здесь больше нечего… Но как быть с Рароком и Луцием? Она хотела бы их дождаться, но, может быть лучше догнать остальных, чтобы всё рассказать и действовать сообща?

– Девушка? Эй, лапуль!

Этот голос прозвучал так, будто его хозяйка, (голос был женским), до смерти боится, что её услышит кто-нибудь, кроме Лесы. Охотница оглянулась. В узкой щели приоткрытой двери ближайшего дома блестел чей-то глаз, а ещё, оттуда высовывалась пухлая женская ручка, которая делала манящие жесты, приглашающие Лесу войти. Девушка крайне удивилась, но послушалась и вошла в дверь, которая тут же захлопнулась за ней, и, судя по лязгу, была закрыта на крепкий засов.

Леса оказалась в темноте, но через несколько секунд зажёгся неяркий масляный фонарь, и она увидела, что стоит в прихожей, в компании с женщиной, лет тридцати или около того, невысокой, пухленькой, но не толстой, с очень милым, приятным, но каким-то простецким лицом.

– Ты, наверное, из девочек Дороти? – спросила женщина. – Новенькая, что ли? Что-то я тебя не помню.

Леса вдруг решила, что объяснять кто она такая, долго и нудно. Пусть эта славная женщина думает, что она куртизанка из салона мадам Доротеи, что тут такого?

– Да, – ответила она, – я новенькая. Но я вас тоже не помню!

– Неудивительно, ведь мы не встречались! Я – Молли, и делаю то же для солдат, что Дороти делает для офицеров. Только в отличие от неё не называю свой бордель салоном!

Ах, вот кто это! Доротея отзывалась об этой женщине и её заведении с некоторой иронией, но без презрения, а Рози даже жалела и хвалила девушек, которые там работали.

Леса хотела что-то спросить, но не успела, потому что мисс Молли залилась слезами! Некоторое время охотница безуспешно пыталась её успокоить, но всё было бесполезно. Молли причитала только – «Мои девочки! Мои девочки!», а потом обняла Лесу и продолжила рыдать у неё на плече. Когда она немного успокоилась, то спросила:

– У вас тоже все погибли, да?

Леса похолодела. Неужели? Но она должна была как-то дальше играть свою роль.

– Я не знаю, – сказала она, – мадам Доротея спрятала меня и я ничего не видела, а когда вышла, то смотрю – никого в салоне нет!.. А что случилось?

– Беда случилась, детка, вот что случилось! – проговорила мисс Молли, сморкаясь в белый, как мел, накрахмаленный платок. – Надо было мне всё сворачивать, когда проклятые девки – валькирии, двух первых девушек у меня закололи! Но я, дура, послушалась наших вояк, а разве можно мужикам-то верить? Они мне говорили, что такое больше не повторится, сказали, что я не найду места за стенами базы. В Торговом городе, дескать, мораль повышается, и старшины торговых гильдий, вместе со священнослужителями, один бордель за другим закрывают, так что останется нам, либо на улицу выходить, под бандитское покровительство, либо по фермам скитаться за кусок хлеба! Ну, с улицей всё ясно – полицейскому дай, бандиту дай, церкви дай, четыре гроша в день заработаешь, три отдашь за просто так, и всё равно ты не права, всё равно тебя отовсюду гонят и презирают, а подхватишь болячку, тут тебе и конец! С фермерами тоже не всё гладко. Хорошо там, где много батраков, а баб на всех не хватает, но и то – на одной, глядишь, накормят, а с другой прогонят палками, добро, если не вилами! В общем, осталась я, послушалась. Не сообразила, что лучше уж по фермам скитаться и даже на улице работать, чем злющим девкам попасть под ножи! Но, что сделано, то сделано. Вроде как нас больше не трогали, и я успокоилась. Правда, мы с Дороти прятали девчат, лишь заслышим, что валькирии снова припожаловали, но ей-то проще – её лапули могли месяцами на улицу носа не казать, а мои-то, ещё постирушками пробавлялись, клиентам бельё в корзинах носили по домам, да казармам. А потом пришла эта хворь!.. Другие бы от такой напасти сбежали, поджавши хвост, а мы с Доротеей остались. Уж, чем могли, помогали, а корысти не имели никакой – когда беда приходит, не до корысти! Беду надо вместе гнать, а не смотреть, как сосед загибается! Нас солдатики никогда не обижали, так неужели мы их бросим? Вот мы и помогали, как могли… Правда, доротеины цацы, ручек белых о солдатиков не морали, но без её средства мы мало что могли сделать. Они это зелье толкли нам в ступках всей компанией, день и ночь, а мы выдавали мужчинкам, которые были уже на грани. Для всех ведь в должной мере не хватало! Но, здесь уже никто не соблюдал привилегии – кто там солдат, а кто офицер! И так было, пока не появились чужаки. Видала их? Нет? Значит Дороти тебя для чего-то важного берегла, ведь они у вас останавливались. Вот эти чужаки всё и перебаламутили! Не знаю, чем они валькиркам насолили, только те на них ополчились крепко. И наши тоже ополчились, даром, что на ногах еле стоят! К тем чужакам ещё другие подоспели, а потом ещё монстры полезли, в общем, ужас! И все тут друг друга порубали… И чужаков, и монстров, и валькирок, а наших, так всех подчистую – ни одного не осталось! Мы тогда у себя закрылись, даже дверь забаррикадировали, так ведь явился один из чужаков – самый лохматый и с бородой, и с одного удара ногой дверь вышиб! Ноги у него, что ли железные? «Отвечайте, – говорит, – где наши стальные братья?» Ну, я объясняю ему, что двоих ваших, дескать, кто-то из наших ребят в подвале штаба запер, а зачем, не знаю! Он тогда ушёл, а через час явились валькирки, и вошли через пролом беспрепятственно… Ну, а вошли, так покрошили моих девочек направо и налево, что твою капусту… У самих лица каменные, только слёзы по щекам текут, а они всё рубят и рубят девчат, будто те не люди, а трава, какая!..