Она провела – сколько, бо́льшую часть года? – в мире мужчин, и вела себя серьезно и профессионально. Спала в палатке зимой среди отряда воинов. Они уважали ее за это, доверяли ее мастерству и ее суждениям, а некоторые из них даже любили ее, и Джеана это знала. Но не было другой женщины, с которой она могла бы просто посмеяться или в совместном недоумении покачать головой над причудами солдат и дипломатов. И которой, возможно, она могла бы даже рассказать о своих ночных страданиях, когда она лежала без сна, прислушиваясь к звону струн, певших для других женщин на темных улицах внизу.

Несмотря на все удовольствия и радости в этой жизни вдали от дома, от людей, поведение которых она могла бы предсказать, у нее возникали и неожиданные трудности. «Возможно, – думала Джеана, – не так уж и плохо, что приближается этот знаменитый карнавал и никто, кроме Мазура бен Аврена, не знает наверняка, кем я наряжусь». При этой мысли ее охватили волнение и неизбежная легкая тревога. Хорошо было бы сегодня иметь возможность поговорить с Нунайей. Нунайа больше понимает в мужчинах, чем любой из знакомых Джеаны.

Сама того не замечая, Джеана характерным жестом слегка пожала плечами и пошла дальше. Она не умела бродить без цели. Она шла слишком быстро, словно у нее была назначена срочная встреча и она опаздывала.

Ей было двадцать восемь лет, и близились события, которые навсегда изменят ее жизнь.

Однако сначала, проходя по тихому переулку, она заглянула в открытый дверной проем и увидела там знакомого человека. Она заколебалась, а потом, отчасти потому, что они еще не разговаривали с ним наедине с тех пор как пришли вести из Сореники, Джеана вошла. Родриго Бельмонте стоял спиной к двери, щупая образцы пергамента в лавке переписчика.

Он так сосредоточился на своем занятии, что не заметил ее появления. А вот лавочник заметил и вышел из-за прилавка ей навстречу. Джеана жестом призвала его к молчанию. Он понимающе улыбнулся, подмигнул и вернулся на свой табурет.

Почему, задалась вопросом Джеана, все мужчины улыбаются одинаково? У нее вызвало раздражение невысказанное предположение лавочника, и поэтому она заговорила более холодно, чем намеревалась.

– И для чего он вам нужен? – спросила она. – Для требований выкупа?

Родриго тоже принадлежал к людям, которых нелегко удивить. Он оглянулся и улыбнулся.

– Привет, Джеана. Разве не красиво? Посмотри. Пергамент из кожи газели, из овечьей кожи. А ты видела бумагу, которая имеется у этого замечательного человека?

Лавочник расцвел в улыбке. Родриго сделал два шага к следующей коробке и осторожно достал из нее свиток льняной бумаги кремового цвета.