– Мой дорогой, – в отчаянии произнесла она. – О мой дорогой.

Неужели так бывает всегда? Что единственная мысль из всех, которые человеку так хочется высказать, приходит безнадежно поздно?

Кольцо воинов над ней расступилось. Кто-то прошел между ними и опустился на колени по другую сторону от тела, не обращая внимания на темную кровь, залившую мостовую. Он тяжело дышал, словно после бега. Джеана не подняла глаз, но увидела, как он протянул руку и взял ладонь мертвого человека.

– Пусть тебя встретит там свет, – услышала она тихие слова. – Самый нежный и яркий свет, какой мы можем себе вообразить.

Тут она подняла глаза, полные слез.

– Ох, Джеана, – сказал Родриго Бельмонте. – Мне так жаль. Этого не должно было случиться, никогда. Он спас мне жизнь.

В какой-то момент, от всего неразбавленного вина, которое он выпил, от одуряющего аромата благовоний, тлеющих в комнате, от горящих повсюду разноцветных свечей, от удобных подушек на кровати и коврах и от того, как странно можно использовать этот тонкий золотой поводок, Альвар потерял представление о времени и пространстве.

Он двигался вместе с незнакомкой, на ней, а иногда и под ней, повинуясь ее настойчивым желаниям. Они сняли свои маски, когда вошли в дом. Это не имело значения: в ночь карнавала она оставалась лесной кошкой на охоте, кем бы ни была при дневном свете, во время привычного течения года. Все его тело было покрыто глубокими царапинами, словно в доказательство этого. С некоторой долей ужаса он обнаружил царапины и на ее теле. Он не помнил, как это сделал. Потом, немного позднее, осознал, что снова это делает. Они стояли, слитые воедино, у кровати, нагнувшись вперед.

– Я даже не знаю твоего имени, – задыхаясь, прошептал он позже, на ковре у очага.

– Разве сегодня ночью это может иметь какое-то значение? – ответила она.

Пальцы у нее были длинные, с острыми, накрашенными ногтями. Она, помимо всего прочего, удивительно умело действовала руками. У нее оказались зеленые глаза и большой рот. По разным признакам он догадался, что не только получает удовольствие, но и доставляет его.

Какое-то время спустя она захотела задуть все свечи и связать его особенно интимным образом. Обнаженные, с отметками от любовных игр на телах, они вышли вдвоем на темный балкон, на один уровень выше бурлящей площади.

Она перегнулась через балюстраду, доходящую ей до талии, и ввела его в себя сзади. К тому моменту Альвар был почти уверен, что в его вино что-то подмешали. Он уже должен был выбиться из сил.

Ночной ветер был холодным. Кожа Альвара приобрела неестественную, лихорадочную чувствительность. Он мог видеть происходящее внизу, на площади. Музыка, крики и смех раздавались под ними, и казалось, что они парят, что их движения вплетаются в танец толпы на улице. Он не мог себе прежде вообразить, что занятие любовью на глазах у всех может настолько возбуждать. Но это было так. Он бы солгал, отрицая это. Возможно, завтра ему многое захочется отрицать, но сейчас он был на это не способен.