– Прости меня, пожалуйста.

– Нет-нет, Ал, все хорошо. – Каспар испугался. Он медленно сел на кровати, обнял Александра и принялся гладить его по голове, пока тот тихо всхлипывал ему в плечо.

– Тебе нельзя резко двигаться.

– Со мной все в порядке, – проговорил Каспар убаюкивающим голосом.

– Я очень виноват…

– В этом нет твоей вины. Я сам напросился.

– Кто это сделал? – Александр отстранился от него, и Каспар стер слезы с его щек.

– Моя давняя знакомая. Еще с тех лет, когда я занимался не самыми благородными делами.

– Зачем ты врешь? Это ведь сделала Делинда, верно?

Каспар замер, не переставая смотреть ему прямо в глаза.

– Рискну предположить, что если бы это была она, то я бы не сидел сейчас в палате, а лежал в…

– О, не говори об этом! Даже думать об этом не смей! – воскликнул Александр грубоватым тоном и тут же, опешив, продолжил мягко: – Тебе нужно уехать. Я говорил с доктором Филлипсом. Тебе срочно необходим курс лечения. Это займет от шести до десяти месяцев. И желательно лечиться в Германской империи. – Он сел на кровать ближе к Каспару и взял его за руку. – Мне не нравится эта идея – сам понимаешь почему, поэтому я подумываю обратиться к Дирку. Возможно, он знает хороших германских врачей, живущих не в Германской империи. Быть может, в Делиуаре, но…

– Делиуар их союзник.

– В том-то и проблема. И я боюсь отпускать тебя даже в сопровождении лучшей охраны.

– Ал, ты слишком беспокоишься. И слишком много берешь на себя. Я сам виноват в произошедшем, и я сам со всем разберусь.

– Как не беспокоиться, когда теперь весь мир знает о нашей связи? Я сам не могу представить, как много с начала войны у меня появилось врагов. Нет, лечение в Германской империи исключается. Ни за что не отпущу тебя туда. О Делиуаре я узнаю. Возможно, нам удастся оставить в секрете твое пребывание там.

Каспар уловил дрожь его рук, видел, как от подступающих слез блестят его влажные глаза, и корил себя за наглую ложь. В произошедшем он винил только себя. В нестерпимом минутном желании выговориться – отродье слепого эгоизма – он не пожелал думать о последствиях своих слов. Многолетняя грань терпения между яростью и ледяной учтивостью была наконец стерта. Кто знает, быть может, Делинда не собиралась его калечить и взяла пистолет для защиты? Каспар понимал, что оправдывать ее в контексте случившегося неправильно, но он давно принял факт ее себялюбия и в некоторой степени безумия как должное, как неотделимую часть ее существа, с которой нужно было просто смириться. Так обычно мирятся с тем, что дети в силу слабой сознательности и присущей многим активности порой доставляют взрослым лишние хлопоты. Если их можно было научить избегать ошибок, то с Делиндой и говорить об этом было нечего. Модель ее поведения была примитивна и легко объяснима, но от этого она не доставляла меньше проблем. Напротив, никто не мог понять, как совладать с этим большим ребенком и угодить ему.