– Ваше Высочество? – спросила Джоан тихонько. – Вам плохо?

Саша подошел к столу, не поднимая головы, налил воды в стакан и залпом осушил его, а затем опустился на стул и схватился за голову. Наконец он заговорил хриплым голосом:

– Я чувствовал, что война за ЗНР будет непростой. Знал, что ее, несмотря на благородные речи, на самом деле хотят все. Но я и не предполагал, что буду вести эту войну почти со всей Европой.

– Вы хотите сказать… – Моника почувствовала, как к ногам приливает слабость.

Саша поднял на них тяжелый взор.

– Можете считать, что сегодня началась Четвертая мировая.

27 Унижение и отчаяние

27

Унижение и отчаяние

Лучшая охрана, какую только можно было найти в стране, стояла у дверей в больницу, на каждом этаже и у палаты. Журналисты точно определили их назначение и отразили это в заголовках статей: «Охрана для любовника короля: что о ней известно уже сейчас?»

Интерес простых обывателей к Каспару не спадал, и спустя два дня об их с Александром отношениях знал весь мир. Александр попросил настроить каналы на телевизоре в палате Каспара так, чтобы ни на одном из них не транслировались новости. Все же бо́льшую часть времени Шульц проводил за книгами и с нетерпением ждал новой встречи с Александром, который, к его удивлению, стал уклончивым, избегал прямых взглядов. С его лица не сходила тень неизвестной печали, отличной от той, которую Каспар видел в день ранения.

Утром на третий день Александр пришел к нему.

– Я нашел хороших врачей в Делиуаре, – рассказывал он, держа Шульца за руку. – Я снял особняк на берегу Балтийского моря и нанял прислугу с лучшими рекомендациями. Уже завтра мы с тобой уедем туда.

– Ты тоже со мной? Прекрасные новости!

– Да, – вяло кивал Александр. Его отсутствующий взгляд не сочетался с воодушевляющими планами. – К нашему приезду твою… нашу комнату оборудуют так, чтобы врачам не составило труда проводить процедуры.

– Они будут приезжать каждый день?

– Да, по утрам и вечерам.

Каспар поднял его запястье, поцеловал ладонь и прижал ее к щеке.

– Ты просто чудо. – Он закрыл глаза, облегченно вздохнул, но, почувствовав зажатость Александра, спросил: – Что тебя беспокоит? Ты сам не свой в последние дни.

До чего же тяжело было королю притворяться перед ним – таким милым и открытым. От осознания скорого предательства сердце колотилось как сумасшедшее, и ужасные мысли становились невыносимыми. Все у Александра внутри сворачивалось от омерзения. Но близился момент платы, для Александра не проходило и часа без с трудом сдерживаемого желания заплакать, однако, из раза в раз глотая жгучий ком, он принимал непринужденный вид и натягивал на измученное лицо улыбку в надежде, что никто не заметит в нем изменений.