– Хорошо, конечно. Я вас понял. Все же вам не помешает выпить. Повторюсь, Ваше Величество, в том, что вы делаете, нет ничего дурного.

– Вероятно, вы никогда не любили, мистер Марголис. – Александр не дал ему ответить: залпом осушил бокал и зажмурился, одолеваемый сухим кашлем.

– Спокойно. – Дирк забрал у него стакан, осушил свой и поставил их на мраморный столик. – Не стоило так резко. Ну же, садитесь. – Он посадил Александра на кровать и сел рядом, положив руку ему на спину.

– Я хотел бы добавить еще кое-что. Я не хочу, чтобы вы видели мое лицо.

Казалось, Дирк искренне удивлен. Он вскинул брови, улыбнулся правым уголком рта.

– Вы не хотите, чтобы я видел ваше лицо, или не хотите видеть мое?

Опущенный растерянный взор Александра стал лучше любого ответа. Но Дирка он нисколько не оскорбил и не расстроил. Марголис взял его руку, не переставая смотреть ему в глаза, и поцеловал ее так, как обычно целуют руки леди при встрече.

– Как пожелаете.

Он сдержал свое слово и выполнил все его просьбы. Но от этого потаенной, до слез жгучей душевной боли Александра не стало меньше. Он не знал, насколько невыносимой и лишающей способности мыслить здраво может быть борьба между бессильным криком разума, чувством вины и удовольствием тела. Ничего хуже он в жизни не испытывал. От противоречивого сочетания чудовищности происходящего и мягких ласк у него кружилась голова. Пусть лучше бы его пытали.

Он уже ничего не понимал. В голове все смешалось. Александр лишь ждал, когда его отпустят, но мучительные секунды перетекали в минуты, минуты – в вечность, и ему в какой-то момент показалось, что он попал на один из замкнутых вечных кругов ада.

Когда это закончилось, он лежал на постели, свернувшись калачиком. Тело била холодная дрожь, от которой он не мог найти в себе силы подняться. Он отдал бы многое, чтобы забыть о произошедшем, но осознавал, что даже если ему сотрут память, тело всегда будет помнить чужие губы, прикосновения, тяжесть его тела, уши – его глубокий голос, глаза – бирюзовую антикварную мебель, в которой он глупо пытался найти успокоение, а нос – восточный аромат, что станет неотъемлемой частью проклятого воспоминания.

Вопреки дрожи, усталости и тяжести, залившей каждую клеточку горячим свинцом, Александр заставил себя встать и быстро одеться.

– Уже уходите? – спрашивал Дирк ласково. Он встал следом и надел штаны.

Мысль ответить даже не пришла королю в голову. Можно было решить, что он не расслышал, но Дирк с легким разочарованием и чувством задетой гордости понял, что был услышан и потому проигнорирован.