— Кто их поймет, этих азиатов! Если предположить, что ими двигала месть… Они ведь едва не отправили генерала на гильотину.

Но в отношении Рафаилова, можно сказать, выполнили за него всю грязную работу. Затем, черт побери, исчезли! Ускользнули, бестии, прямо из-под носа полиции! Китайская головоломка!

— Я не понимаю.

— Ведь мсье Згурский гневался на этого Рафаилова, не так ли?

Впрочем, теперь это не важно. Рад сообщить вам — дело закрыто!

— Да-а? — В голосе Варравы слышалось разочарование. — Но, быть может, вам нужен мерзавец, снабжавший «Пари трибюн» гнусной клеветой на генерала Згурского?

— Клевета не в нашей компетенции. Но по-человечески было бы интересно поглядеть ему в глаза. Что вы о нем знаете?

— Это бывший русский офицер. Он пришел к нам добровольно — не выдержал собственной подлости. Совесть, видите ли, заговорила — у русских такое бывает. Поскольку этот мсье работал на советскую разведку, то его задержание все же по вашей части. Мы были бы рады вам его отдать, но, должен заметить, наш подопечный просит во Франции политического убежища и готов активно сотрудничать с властями. Все, чего он ожидает, это снисхождения и суда присяжных. Вас это интересует?

— О да, конечно! — энергично воскликнул Рошаль. — Вы его привезете, или мне приехать в Сент-Этьен?

— Приезжайте в Сент-Этьен. Вам бы не помешало отдохнуть от Парижа. А мы — россияне — умеем быть благодарными.

— Тогда до завтра.

— Доброй ночи. — Варрава повесил трубку на рычаг и вернулся к бумагам. — А какая была бы подкормка для китайских роз!

Конец мая 1924

Сталин шел по Белому коридору Теремного дворца. Вечер только начинался, но за окнами было черно почти как ночью. Утром на небе едва можно было разглядеть редкие облачка, но после обеда погода стала резко портиться. Щебет птиц стих. Казалось, и весь город затаился, прижался к земле, предчувствуя грозу.

Сталин шел по Белому коридору. Сквозь окошки бывших фрейлинских комнат пробивался неяркий свет. С восемнадцатого года, с той поры, как Советское правительство перебралось из находящегося под угрозой Петрограда в Москву, здесь, в Кремле, были прописаны давние соратники по революционной борьбе: Каменев, Рыков, Луначарский… Здесь же находилась на первых порах и квартира семьи Кобы — так по-приятельски величал его Ильич. И лишь только мистер Троцкий пожелал вдруг разместиться в личных апартаментах императорской семьи. В то время Ленин запретил ему столь неприкрытое барство, но было ли это просто барством?

Сталин еще раз мысленно вернулся к событиям тех горячих лет.