Бастиан распахнул шкатулку. Камень в амулете гарпии сиял, лучась, маленьким светилом. Юноша резко выдохнул, отгоняя страх, и решительно ухватил шнурок.

— Что ты делаешь?! — раздался в его голове требовательный голос Жени. — Не смей!

— Смотри! Они же убивают Дагоберта! — Бастиан с болью в сердце направил взгляд туда, где прорубался сквозь гущу абарского строя юный кесарь. Воины, мчавшие рядом с ним, один за другим падали наземь, сраженные безжалостной, всесокрушающей сталью жутких мечей хаммари. Десятки рук уже тянулись, чтобы стащить юношу с седла, тот бил наотмашь, отсекая конечности, но враг окружал его все плотнее и плотнее.

— Пока он в нагруднике, абары не тронут его! Он для нас свой, хоть и спятивший, но свой! И очень высокого ранга.

— Если кесаря просто возьмут в плен, будет не легче! Я попробую отвлечь их внимание. Может, действительно получится?! Я потребую от них повиновения. И, чтобы обезвредить меня, хаммари придется вновь сменить полярность! Тогда мы победим!

— Или же ты сам превратишься в одного из этих чудовищ! Кесарь знает, что делает! Пока он жив, не смей!

— Но ведь они же убьют его! — Бастиан так и остался стоять, сжимая в кулаке шнурок сияющего амулета, с болью глядя, как все теснее смыкается кольцо вокруг юного кесаря.

Дагоберт слышал, как гулко бьются разбуженные от вечной спячки сердца, разгоняя по жилам пламень крови. Он чувствовал, как накаляется металл нагрудника. Даже сквозь войлок и кожу ощущал этот жар. Абарский строй дрогнул и смешался, будто тысячам порожденных вечно голодной смертью воинам вдруг наскучила кровавая схватка.

Воины еще сражались, воя от ужаса и боли, но это были уже совсем не те абары, что недавно теснили строй всадников дукса Родерико. Они попытались было прорваться к опрокинутым возам, чтобы снова укрыться в ущелье. Не тут-то было — франкские комисы были уже повсюду. Сам Дагоберт не слышал, не видел и не осознавал этого. Его взбесившийся от ужаса конь мчал в самую гущу абарского войска, расступавшегося при появлении драконида. И оставшиеся в живых бароны личной свиты, храбрейшие из храбрых, прорубались ему вослед.