ЭМИЛИЯ (Боринсону). Адриан, не устраивай здесь дом престарелых. Вам двоим только по пятьдесят.

БОРИНСОН. Эмилия, зато тебе, как обычно, всегда тридцать.

ЭМИЛИЯ. Ничего подобного – двадцать, и точка.

БОРИНСОН. Вот и будь двадцатилетней нищенкой. Я столько в эту нефтедобычу вложил, хоть забирайся на вышку – и вниз головой!

СЕБАСТЬЯН. А пустят? Ведь говорите, она теперь не ваша.

БОРИНСОН. Пустят. Еще не все знают о потере активов. Но Жильберт – это налоговое чудо, первым унюхал, что дело худо. Говорит, больше не будет прикрывать меня. А тут еще бедные родственники! Это она во всем виновата! (Указывает на Эмилию.)

ЭМИЛИЯ. Да я-то при чем? Ты же сам решил передать племянникам основное состояние, а нам оставить только вышку!

БОРИНСОН. А кто меня поддержал в этой глупости?! И письма ты составляла. (Кривляется.) Уважаемый братец, я принял решение… (Обычным тоном.) Братец прочтет и решит, что я ударился головой. Ничего они не получат!

ЭМИЛИЯ. Как не получат?! Ведь мальчики скоро приедут!

БОРИНСОН. Как приедут, так и уедут! Что мне, все отдать, а самому идти по миру с котомкой?!

ЭМИЛИЯ. Но это некрасиво получится.

СЕБАСТЬЯН. Ехали на свадьбу – попали на призывной пункт.

ЭМИЛИЯ. Отдашь половину из того что осталось.

БОРИНСОН. А вот шиш им! Двадцать лет видеть не хотели, а теперь, когда прослышали о наследстве – примчатся.