СЕБАСТЬЯН. Себастьян, познакомься, это умнейший из молодых людей на свете – мой племянник Патрик.

БОРИНСОН. Очень приятно. Себастьян. Рад видеть вас в нашем доме.

СЕБАСТЬЯН. А это Себастьян – мой камердинер. Начал служить, когда тебя еще на свете не было. И вот, верой и правдой – двадцать три года.

БОРИНСОН. Тридцать два.

СЕБАСТЬЯН. Правильно, долгие тридцать два. А я его, если честно, все это время не очень ценил и крепенько притеснял: то капризничал, то срывал на бедняге свое плохое настроение.

БОРИНСОН. Не выдумывайте, Адриан Стефанович. Такого никогда не было.

СЕБАСТЬЯН. Было! Еще и как было! Как начну, бывало, изводить претензиями, он, горемыка, не знает, куда спрятаться. Хоть в петлю лезь.

БОРИНСОН. Не преувеличивайте. Если что и случалось, то вы быстро отходили.

СЕБАСТЬЯН. По три дня бывало распекал. Рядом никого под рукой, так я давай его, Себастьяна, утюжить. А он ведь, если посмотреть, золотой человек. А какой исполнительный – целый день суетится без устали. Несправедлив я был к нему, вот как на духу говорю – очень несправедлив.

БОРИНСОН. Да прекратите, в конце концов… меня нахваливать!

СЕБАСТЬЯН. Ишь, какой нервный! Прямо молнии мечет. Но это он только с виду. Внутри – спокойный и преданный своему хозяину. А я, чего уж там говорить, – свинья свиньей!

ПАТРИК. Дядюшка, не ожидал от вас такой самокритики. Я ведь, между нами, как и все прочие родственники, считал вас немного заносчивым и бессердечным.

СЕБАСТЬЯН. Да чего уж там, говори прямо, деспотом и самодуром.

ПАТРИК. Нет. Самодуром вас считает мой папа. А я, пока человека не увижу, судить не берусь.

СЕБАСТЬЯН. Вот это верная позиция.

ПАТРИК. И я оказался прав. Все считали вас грубияном, зазнайкой, бессердечным воротилой…

СЕБАСТЬЯН. Все это выдумали завистники.

ПАТРИК. А все оказалось наоборот. Вы отзывчивый и добрый.

БОРИНСОН. Этого у него не отнимешь. Шутка ли, состояние свое решил пустить по ветру. Кто на такую глупость решится?!

СЕБАСТЬЯН. Помолчи, Себастьян. Не тебе моими деньгами распоряжаться.