– Ну надо же! – воскликнула Хелена.

– Что вас удивило, позвольте поинтересоваться?

Она указала на имя.

– Статья написана моим дядей.

Лудольф одобрительно кивнул.

– Очень хорошо написано. Почему вас удивляет, что здесь использовали его статью?

– Я всегда думала, что мой дядя попал в немилость.

– В немилость?

Она вздохнула.

– Он на несколько лет был интернирован в Дахау. Раньше – я имею в виду, во времена Республики – он был писателем-путешественником, объездил весь мир. После ему запретили публиковаться.

Лудольф поднял брови.

– А вы родом из интересной семьи.

Хелена отвела взгляд, стараясь не показывать, как в ней вспыхнула внезапная надежда, что он потеряет к ней интерес от подобных историй. Ха! Если бы он только знал, что у нее есть любовник, да к тому же дезертир!

Даже немного жаль, что нельзя рассказать ему об этом.

– Есть что-то воодушевляющее в нахождении здесь, – сказал Лудольф. – Здесь, где жил и работал один из величайших людей. Словно еще возможно уловить эхо его голоса.

Но что в действительности можно было услышать, так это чей-то смех где-то в тумане, мужской голос. И это точно был не Гете.

– Ваш дядя очень хорошо подметил, – продолжал Лудольф. – Гете – гигант даже среди многих исполинов, порожденных немецкой культурой. Насколько обеднел бы мир без Гете, Шиллера, Гердера, без Дюрера?.. И так можно долго продолжать. Едва ли какой-либо другой народ создал столько изобретений, столько произведений, сколько создали немцы. И все же мир смотрит на нас свысока, с тех пор как мы в 1914 году позволили вовлечь себя в Мировую войну – в Первую мировую войну, нужно теперь говорить, – и все, что Германия дала миру, оказалось забыто.

Хелена почувствовала, как от этих слов впадает в оцепенение, и не поняла, то ли от скуки, то ли от отвращения, то ли от чего-то еще. В любом случае она не могла ничего ответить на это и была рада, что он, похоже, ничего и не ожидал; вместо этого повернулся и вышел в длинный сад, дорожки которого уже были усеяны первой осенней листвой.