* * *

Берлин выглядел изменившимся, и Ойген Леттке не мог бы сказать, в чем дело. Во всем городе будто пахло войной. Лица людей, встречавшихся по пути, были пустыми, их глаза утратили весь блеск, а их движения – всю уверенность. Многие витрины заколочены досками, на которых временами висели объявления, написанные на оборотах старых рекламных плакатов, например: «Сегодня: картофель, лук, яблоки!» И притом картофель и яблоки уже были вычеркнуты.

Тем не менее в метро все еще полно стариков и женщин в бесформенных пальто. Все, казалось, затаили дыхание, выглядели внутренне напряженными и странно отсутствующими, как будто присутствовали здесь только физически, но мыслями были на фронте, чтобы сражаться и помогать одержать победу, чтобы страху окончательно пришел конец.

В гостинице «Кайзерхоф», правда, так же роскошно, как и всегда, но даже здесь Леттке казалось, словно всё вокруг одна лишь видимость, кропотливо поддерживаемая декорацией. Когда он увидел золотые перила на лестницах, ему почудилось, что слой золота стал тоньше, чем в прошлый раз, взглянул на ковры, и они показались ему более потертыми, а улыбки служащих производили впечатление вымученных, будто за ними приходилось скрывать собственный голод, когда те подавали еду гостям.

Но, возможно, все это – только его воображение.

Во всяком случае, все шло гладко. На рецепции его приветливо встретили, выдали ключ, и усердный паренек в ливрее потащил его чемодан в номер, где уже действительно стояли наготове бутылка шампанского в серебряном ведерке со льдом и два бокала.

Когда он остался один и спокойно осмотрелся, то был по-настоящему потрясен – насколько все выглядело так же, как тогда. Горлышко бутылки шампанского указывало в том же направлении, стулья стояли точно так же, подушки украшены в точности, как и тогда, даже цветы в вазе такие же! На сбивающее с толку, восхитительное мгновение ему почудилось, что вот-вот из ванной выйдет Цецилия, и у него появится шанс исправить свою оплошность.

Но этого, конечно, не произошло. Он вздохнул, снял пальто и аккуратно повесил его на один из золотых крючков у двери. Потом откупорил шампанское, налил полный бокал, устроился на том же стуле, на котором сидел тогда, и выпил.

Вот он и снова здесь. Бронируя номер, он считал это хорошей идеей, но теперь ему было трудно вспомнить, на что он надеялся. Во всяком случае, на что-то, чего не удалось добиться.

Так часто случалось с ним в жизни.

Вновь наполнил бокал, выпил, закрыл глаза и попытался вызвать воспоминания. О том дне. О Цецилии, о том, как она раздевалась перед ним. О ее обнаженном теле. О том, как он привязывал ее к кровати.