— Убей меня, и ты пойдешь против той самой магии, что сделала тебя великой.

Он говорил не гладко, но выплевывал по несколько слов зараз. Я чувствовал во рту привкус крови. Он больше не мог противостоять железу.

— Ты выбросишь инструмент, оружие, созданное магией. Если ты меня убьешь, а затем ввяжешься в сражение с захватчиками, ты поведешь своих воинов на бойню. Они будут умирать дюжинами, сотнями. Захватчики придут в ярость и пошлют против тебя тысячи. Без танца Кинроува, который удерживал их, они хлынут, словно разлившаяся гневная река, и затопят твой лес смертью.

— Замолчи!

— Ты угрожаешь нам железом! У кого ты этому научилась? Думаешь, они не выстрелят железом в твое тело, разрушив твою магию? Думаешь, народ выживет в отличие от жителей равнин? Захватчики одолели их железом и пулями, и если ты объявишь им такую же войну, то и конец твой окажется таким же.

Ее гнев рос с каждым словом, которое он выдыхал. Она стояла перед нами и раздувалась, точно разъяренная кошка. Казалось, она подыскивает слова или собирается с духом, чтобы прикончить его.

Он говорил все тише, шепотом, угасающим вместе с его силами.

— Но я знаю, как прогнать захватчиков. Именно для этого меня и создала магия. Только олень знает, как победить другого оленя в битве сталкивающихся рогов. Тюлень, каким бы храбрым и сильным он ни был, не сможет сражаться так же. — Он отдышался и с усилием сглотнул. — Я знаю, как обернуть их собственные пути против них. Танец Кинроува не остановит их. — Он прервался, глотнул воздуха. — Ты не сможешь убить достаточно захватчиков, чтобы их остановить. — Он задохнулся, с трудом переведя дух, в глазах начинало темнеть. — Но я знаю, что нужно сделать. Не убивай единственного великого, который знает…

Его голос стих, голова поникла. Вокруг нас сомкнулась темнота. Я ничего не видел, а звуки, которые слышал, доносились словно издалека. Мои руки и ноги онемели, а потом я и вовсе перестал их чувствовать. Мальчик-солдат потерял сознание, и я оказался отрезан от ощущений тела, паря в черной пустоте.

Пронзительно визжал, наверное, Ликари. Кричала какая-то женщина, возможно Оликея, хотя это могла быть и Дэйси, требующая, чтобы мальчик-солдат открыл ей известную ему тайну. Я все еще ощущал присутствие железа в опасной близости от нас. Мне хотелось сбежать из этого тела, отправиться за помощью к Лисане или навестить во сне Эпини, сделать хоть что-нибудь, но и его магия, и собственные силы так истощились, что я оказался запертым в нем. Запертым и осознающим происходящее, в то время как он пребывал в блаженном неведении о том, что нам грозит неминуемая смерть. Я ждал, разрываясь между ожиданием и ужасом перед тем мигом, когда железный меч вонзится мне в сердце. Я не хотел умирать, но, перед тем как лишиться чувств, мальчик-солдат пригрозил мне единственным, что могло быть хуже смерти, — полным бесчестьем. Он пообещал Дэйси, что станет предателем и обратит мое знание собственного народа против него самого.