Время течет иначе, когда человек лишен ощущений, но остается в сознании. Казалось, я провел многие годы в этом жутком подвешенном состоянии, разрываясь между надеждой, что он умрет, и опасением, что выживет и обречет меня на предательство. Проходили часы, а то и дни. Отчаянно стремясь сохранить честь, я пытался вернуть себе свое тело, но даже не представлял, как это сделать. Я не чувствовал рук и ног, не мог открыть глаза. Я не знал, бьется ли мое сердце, и не мог управлять собственным дыханием. Ужасная мысль вдруг пришла мне в голову: а если он уже мертв, но не забрал меня с собой. Возможно, его часть моего разума исчезла, мое тело упокоилось и начало коченеть, а я застрял позади в нежизни, которая тем не менее не была смертью. Будь у меня рот и легкие, я бы заорал. Вместо этого я сделал то, что удивило меня самого: я взмолился.

Не доброму богу, а богу смерти и равновесия. Я молился богу, требовавшему от меня жизнь или смерть.

— Приди и возьми меня, — умолял я его. — Возьми жизнь или смерть, чем бы это ни было, и будь доволен. Я отдаю тебе это добровольно.

Ответа не было, и в безграничной тьме я спрашивал себя, не совершил ли только что святотатства против доброго бога и не это ли подразумевается под нечестивостью.

Я никогда не узнаю, сколько времени провел в таком состоянии. Знаю только, что, прежде чем мальчик-солдат вновь пришел в себя, я ощутил его рядом с собой. На краткий миг я подумал, что смогу впитать его в себя и снова стать целым, на моих условиях. Я замер, опасаясь, что, если я как-то потревожу его, он воспротивится мне. Постепенно я снова начал ощущать свое тело. Голова моя болела и кружилась. Я по-прежнему ничего не видел, а звуки окружали меня бессмысленным ревом, похожим на шум прибоя, который я слышал днем. Мои руки и ноги странно покалывало. Пальцы вцепились в надетый на мне балахон, и прикосновение плоти к ткани после недавней бесчувственности показалось мне самым захватывающим ощущением из всех, выпадавших на мою долю. Я с наслаждением прижал руку к переплетению нитей, но тут мальчик-солдат заметил меня. Не знаю как, но ему удалось вырвать у меня власть над телом.

— Ты не имеешь права! — вопил я, пока мы парили, заключенные внутри одного тела. — Я родился в этом теле, и оно принадлежит мне! Ты воспользуешься им, чтобы превратить меня в предателя собственного народа. Как ты можешь? Я тебя не понимаю. Как ты можешь быть настолько бесчестным, настолько подлым?

Его ответ потряс меня.

— Ты полагаешь, я не помню своего детства в Средних землях? Думаешь, я родился в каком-то другом теле? Не можешь же ты считать, что я неожиданно возник в тот миг, когда меня забрала Лисана? Нет. Я всегда был частью тебя. Она отделила эту часть и подарила мне мою собственную жизнь, волю, опыт и образование. Но она не создала меня из ничего. Ты полагаешь, что я не помню отца, с его дисциплиной и бесконечными требованиями? Первый же вдох обрек меня стать его сыном-солдатом, отделенным от всего прочего, чтобы он сумел убедить меня, что ничем иным я стать не могу. Как можно забыть подобное? Как тебе удалось это забыть? Почему ты остаешься его марионеткой, послушным маленьким солдатиком, которым тебя сделал твой народ? Ты говоришь, что не понимаешь меня, поскольку я смотрю на то, что со мной сделали, и не возмущаюсь этим. А я не могу понять тебя, поскольку, похоже, ты только и мечтаешь о том, чтобы вернуться в рабство. Ты станешь пешкой короля, никогда не видевшего твоего лица, и без разницы, какие несправедливости или мерзости тебе придется совершать его именем.